Сам материал меня не зацепил и не заинтересовал, а от книги я был в легком недоумении. Но прежде всего я не мог представить эту историю на сцене. В голове возникало кино, но никак не спектакль. Но я и не режиссёр, поэтому, когда читаю материал, всегда стараюсь отрешиться от этого ощущения. А тут отрешиться было сложно.

Вообще, когда мне предложили «Серотонин», у меня был загруженный график, планировался выпуск одного спектакля в Венгрии. И в тот момент я еще не был знаком с режиссером Андреем Прикотенко. Я ехал на встречу, чтобы отказаться от предложения. Знакомство с Андреем переменило моё решение. Мне понравился его глубокий взгляд. Я могу в материале ничего не видеть, для меня это белый лист. И поэтому всегда интересно узнать, как это видит режиссёр. В этом для меня и состоит интерес работы с режиссёром: когда он что-то предлагает, и мы потом начинаем создавать на этом белом листе историю.

После работы над «Серотонином» ваше впечатление о материале изменилось?

Я не могу сказать, что «Серотонин» изначально мне именно не понравился. Он скорее в меня «не попал». Бывает же такое — читаешь и не впечатляешься. И тут как будто бы все эти проблемы меня не касаются… Человек, от лица которого ведётся рассказ – какая-то другая планета. Боюсь, моему восприятию помешало то, что придётся в этом работать. Ты острее сопоставляешь себя с персонажем и не находишь никаких точек соприкосновения. Возникает множество вопросов: как, зачем…

О новом режиссёре

Раз вы не были до этого знакомы с режиссёром, что тогда для вас стало новым в работе с Андреем Прикотенко?

Да всё!

У меня был небольшой опыт работы с Галиной Борисовной Волчек, а так, в основном, я работаю с Николаем Рощиным. Мы с ним понимаем друг друга уже на уровне нейронов. Мы учились вместе и очень хорошо друг друга понимаем.

А с Андреем я работал в первый раз. И это очень удивительный и полезный для меня опыт. Скажу больше: я не доверял себе, мне казалось, что не смогу вытянуть такой материал. Несмотря на то, что в спектакле у меня есть партнёры, «Серотонин» — почти моноспектакль. 80% спектакля я сижу за столом перед компьютером. Как актёру мне очень сложно, находясь внутри, «ничего не делать» специально для того, чтобы удерживать внимание публики. Так что «Серотонин» — это такая профессиональная ступень, «прокачка» актёрского скилла.

Ну и с Андреем очень интересно работать. Есть режиссёры, которые имеют в голове чёткую конструкцию, понимание, что и как им нужно. И дальше они начинают подтягивать актёров, а когда они в этот шаблон не вписываются – начинаются травмы и для режиссёра, и для актёра. Андрей же какие-то вещи предлагал и, если он видел, что что-то у меня не получается, шёл от меня. Это очень ценное качество, это чутко и тонко. Я чувствовал, как из каких-то моих внутренних жил выплетают этот спектакль.

Как создавалась роль Флорана: вы просто надели «маску» героя или же шли «от внутреннего»?

У нас были разные пробы: мы пробовали и так, и так. Мы разговаривали о комедии дель-арте, об образе белого клоуна.

Не могу вписать это во что-то одно. Это, конечно же, не от меня, но и не могу сказать, что это только характерная работа.

О музыке

Вы не только актёр, но и композитор. В Александринском театре вы – автор музыки ко всем спектаклям, в которых играете. Однако в пронизанном музыкой «Серотонине», музыкальным сопровождением занимается другой человек. Это была воля режиссера или ваше собственное решение?

В «Серотонине» у меня огромный объём актёрской и организационной работы. Я следил за всеми переходами, даже самыми маленькими, я записывал все репетиции: что за чем идёт. В спектакле очень много текста, смыслов, содержания и всего прочего. Так что музыку я просто бы не потянул.

Мы все вместе придумывали какие-то вещи. К сожалению, Николай Якимов [музыкальное оформление — прим. ред.], с которым всегда работает Андрей, приехал только к выпуску спектакля. Но при этом он внёс ощутимый вклад, он потрясающий человек и профессионал. Поэтому я полностью доверился ему и всей команде Андрея.

Но у нас возникла интересная история с флейтами. Я узнал, что Соня Никифорова, моя замечательная партнёрша в спектакле, очень хорошо играет на флейте. Я тоже учился на ней играть. И так у нас сразу сложился дуэт. Вообще редко случается, что два артиста играют на таких нетипичных инструментах.

О трагедии

Название романа и спектакля «Серотонин» сразу переводит нас в пространство физиологии: счастье – это просто результат действия соответствующего гормона. Может ли таблетка дать ощущение настоящего счастья или нужно что-то большее?

Герой говорит в конце, что эта таблетка ничего не даёт, только иллюзию, и все идёт к катастрофе. Таблетка — никогда не панацея, она может чуть-чуть поддержать, чтобы потом потихоньку с этого «слезть». В романе обозначается, что герой «переедает» таблеток, и от него почти ничего не остаётся.

Флоран Лабруст обречён или спасение возможно?

К сожалению, нет. Там абсолютно трагическая перспектива. Все движется от плохого к самому страшному. У героя есть иллюзия надежды. Ему кажется, что он может что-то изменить, вернуть возлюбленную, застрелив ее сына. И потом сам приходит в ужас от этой идеи…

Сложность спектакля в том, что никакой истории со светлым финалом не получается. Хотя хочется увидеть какой-то свет в конце, особенно сегодня. Но тут нет истории, где человек борется и побеждает. В «Серотонине» это не заложено. Но Андрей всеми способами искал свет. Например, тема с флейтами как раз об этом. Она сильно контрастирует с черным подтекстом.

Зачем людям идти в театр и два с лишним часа смотреть на крах чужой жизни?

Не знаю… Зрителю виднее. Мне «изнутри» сложно отстраниться от спектакля и дать ему оценку. Но я читал несколько отзывов, которые показались мне важными. Люди говорили, что несмотря на мрак у них было какое-то очень светлое ощущение: вот я, слава богу, жил по-другому или я понимаю в чем его, Флорана, ошибка и я иначе двигаюсь. Понятно, что есть люди, которым смотреть такое невыносимо. И я говорю не только о «Серотонине», а вообще о темах, которые вдруг здесь и сейчас резонируют со мной: «мне неприятно и не хочется такое смотреть, это разрушает меня».