О тексте
Роман Пантелеймонова «Товарищ Кисляков», написанный в 1930 году, сейчас почти забыт. Вы читали его до того, как режиссёр Андрей Калинин предложил вам эту роль?
Нет, я не был знаком ни с автором, ни с самим романом. Мне режиссёр вручил роман и сказал: «Прочитайте, будем дальше говорить», я сразу прочитал роман, а потом пошел на репетиции.
И какое ваше первое впечатление от этого текста?
Наверное, у меня реакция со смещенном центром, потому что слишком короткие сроки были – мне нужно было быстро читать роман и очень быстро входить в репетиции. Поэтому я просто смотрел, что происходит с героем – кто герой, какой он, технические моменты. Из-за этого общей гаммы, вкусового букета не сложилось.
О герое
При работе над ролью вам важнее были социальные причины происходящего с героем или личностные?
Конечно, в первую очередь, во мне находило отклик всё, что творится с персонажем – его поступки, его реакции. Но и внешние факторы влияют на Кислякова (собственно, они всегда и на всех влияют) – смута, его зажимают, загоняют в угол. Хотя и от него самого многое зависит – начиная с того, как он допустил всё это в себя, и заканчивая этой перевернутой восьмеркой в знаке бесконечность…
Что именно ломает Кислякова? Есть ли точка невозврата, после которой он окончательно разрушается изнутри?
Мне кажется, что всё интересно складывается в плане ритма… это не взрыв, который готовился давно – его взрывная волна идет постепенно. Вокруг Кислякова очень быстро сжимается кольцо. Точка невозврата, конечно же, есть, но это, скорее, — совокупность моментов, которые просто произошли в одно и то же время. Наверное, это приезд его товарища, отъезд жены, Тамара, которая внезапно появилась… Она тоже здесь играет большую роль. Из-за этой женщины он утратил те остатки самоконтроля, с которыми он мог бы продлить свое тихое существование.
Главная черта Кислякова – умение бесконечно приспосабливаться. Это путь к саморазрушению?
Приспособляться, в большом понимании этого слова, – черта любого человека. Мы же живые существа. Мы ищем воду, от огня руку убираем… все время приспосабливаемся. В разной степени.
Почему в новом классовом обществе у интеллигента большие проблемы – понятно. А почему в личной жизни, в семье у Кислякова тоже ничего не получается?
Потому что нет никакого действия, все выведено на какую-то ровную черту, все гладенько, монотонно. Катится, катится… Это как писк, который врезается в ухо в самый неприятный момент – начинает раздражать и напоминать, что он на самом деле очень длинный, монотонный и постоянный. И это не черта того времени. Мне кажется, что и сейчас может быть точно такая же история – изначально неправильно выстроенные отношения.
С Тамарой, женой его друга, он пытается выстроить новые настоящие отношения?
У него нет попыток выстроить отношения с новой женщиной именно как отношения – это как вдруг открытое окно со свежим воздухом, который максимально тебя наслаждает какое-то время, но потом все равно Кислякову приходится закрыть это окно. Эта женщина сбила его самоконтроль. Он полностью отдается туда, куда его тянет. Вот это его лучший друг, это дом его друга. Но для него это не специально продуманная история. Он такой человек – он этим просто не занимался, не думал об этом. Ему было чем заниматься – нужно было выжить, а это какая-то веточка, параллельно уходящая, но влияющая на основную его дорогу, я так думаю.
В инсценировке романа, написанной Калининым, ваш герой говорит то от первого лица, то от третьего, как будто комментируя свои же действия. Как вы объясняете этот переход?
Это вопрос режиссёру, это его работа и его мысль. Мне кажется, что это то, что трепещет и бьется у него внутри. Такой Кисляков без одежды. Он всего боится и ищет какой-то выход. Иногда он, так скажем, «вылетает» из этого тела, а он внутри себя – совсем другой. Вырывается, что-то говорит. Это тоже потеря самоконтроля, процесс саморазрушения, коррозии. Грубо говоря, внешне он начинает идти пятнами. И через эти пятна что-то вылезает, и говорит вдруг Кисляков, который тщетно пытается себя скрыть.
Это комментарий, параллельный действию, или анализ постфактум?
Мне кажется, это постфактум. Сейчас буду импровизировать, потому что это не установка режиссера и не придумка актера… Это энергия, которая выходит, имеет возможность и право смотреть со стороны на тело, в котором она существует. Это указывание постфактум со стороны – если Кисляков не видит, что у него происходит там перед носом, то он же, его внутренний Кисляков, боящийся и трепещущий, выходит на передний план и помогает понять того Кислякова, которого мы видим в пиджаке.
Спектакль строится по законам кольцевой композиции – начинается и заканчивается он Кисляковым, играющим на фортепиано. Что для вас и вашего героя значит это?
Это некая, заложенная и предложенная режиссёром, линия якобы дороги Кислякова, по которой он идет – через этот рояль. Если в начале у него не получается – он играет, он настраивает, он сбивается (потом начинается радио и начинается сама история), то в конце он уже полностью освобожден. Он нашел выход, продолжает идти уверенно по своей дороге, понимая, что теперь какой-то участок дороги будет прямой, без ям и выбоин – и садится за рояль.
То есть он всё-таки нашел выход?
Конечно! Как мы думаем, как мы пытались заложить, убийство Тамары – для него выход. Здесь нет правил, у всех свой выход – кто-то уходит к богу, кто-то уходит в пляс, его товарищ, например, хотел построить церковь на двоих… А Кисляков нашел выход через убийство Тамары. Он задушил в себе последнее – жену и Тамару, когда он ее убил. Спокойно, все понимая, он выбрал сторону, в которую идти. И сел за рояль в финале.
О трактовке финала
Убийство – не окончательное саморазрушение?
Нет, это попытка снять все узелки на пути к приспособлению к новому миру, новой жизни. Его жена – такой же узелок. Товарищи в музее – тоже маленькие узелки. Тамара – тоже возникший узелок, которого изначально не было, но вот он возник, и он оказался последним, который надо убрать. После убийства все ниточки расправились и поплыли по своему течению – спокойно, уверенно, глядя вперед.
Окончательное разрушение, убийство – способ начать новую жизнь?
Да, можно и так трактовать. Game over. И снова начинаем с первой части. А можно трактовать, что разрушение дошло до своего конца, но герой понял все то, что с ним произошло и принял это разрушение.
Как этот спектакль будет смотреться в нынешних реалиях?
Судя по тому, как зритель смотрит спектакль в Петербурге и в Москве (мы уже два раза играли его в ЦИМе), и сейчас будет смотреть его с удовольствием, с пониманием и вовлечением. Какие-то моменты будут соприкасаться с сегодняшними реалиями – темы испокон веков одни и те же, слова, которыми мы общаемся, одни и те же. Мы же всегда слышим, что хотим услышать. Но я не думаю об этом – я своего персонажа под сегодняшний день не подстраиваю. Я – Кисляков. И то, что происходит с ним – отдельная жизнь и отдельная планета.