Изначально мюзикл «Магазинчик ужасов» игрался в очень маленьком пространстве. Расскажите, пожалуйста, как вы приспосабливались к такой сцене, сложно ли было играть настолько близко к зрителю?
Приспосабливаться к такой сцене, конечно, было сложно. В условиях небольшого бюджета постановки и площадка была совсем маленькой, на шестьдесят мест. На этой крохотной сцене нужно было создать настоящий мюзикл и на ней же разместить музыкантов. Технически задача была трудной. Способ существования, заданный режиссёром в этих условиях, тоже было очень непрост. На постановку у нас был всего лишь месяц, поэтому поиски шли очень активно.
Лично вам помогает или мешает такое пространство?
Я долго привыкала к пространству. С одной стороны, нужно быть очень ярким из-за специфики жанра, а с другой – очень достоверным и честным, потому что зритель буквально в метре от тебя. После выпуска спектакля, нам казалось, что мы нашли способ существования и освоили пространство. Начали получать удовольствие и радость от близости глаз зрителя, что можно к нему обратиться, вовлечь в свою историю.
Теперь благодаря компании «Московский Бродвей» и Дмитрию Богачеву у нас есть возможность играть на большой площадке, и способ существования тоже поменялся. Зритель стал далеко, не хватает того уюта и камерности, но осваивать разные пространства, на самом деле, интересная часть профессии.
Есть ли какие-то различия спектакля с американской версией?
Идея создания мюзикла принадлежит нашему продюсеру Николаю Забелину, который сам выполнил перевод текста. Перевод сделан с большой любовью к оригиналу и к русскому языку, он очень живой. А поставлен спектакль уникальной командой профессионалов, имеющих огромный опыт в работе с жанром, привлечённых режиссёром Антоном Пресновым. Поэтому спектакль уникален.
Легко ли вам дается роль Одри?
Мало времени было на поиск – всего месяц, без подготовительного периода. И мы с ней совсем разные. Она намного смелее и, одновременно, наивнее, чем я.
Я и сейчас продолжаю приближать её к себе, оправдывать, защищать. И радуюсь, что Одри у меня есть, она учит меня любить сильнее и относиться к человеку внимательнее.
Как вы работали с образом?
Одри наивна, открыта миру, поэтому в самом начале я вдохновлялась и наблюдала за детьми. У нас в театре играет в спектаклях маленькая девочка, я наблюдала много за ней, кое-что в Одри – от неё. Ещё, например, когда случается долгий перерыв между спектаклями, я люблю пересмотреть фильм «Рассекая волны» Ларса фон Триера.
Вспоминаю, чем живет моя героиня, какая она, насколько она чувствительна и внимательна к окружающим. Думаю о Стокгольмском синдроме и психологии жертвы. Это другая часть Одри, ее тоже нужно оживлять в памяти.
Как построена линия вашей героини?
Одри настолько любит этого прекрасного ботаника, что она готова отдать последнее, чтобы он был счастлив.
По вашему мнению, о чём говорит мюзикл?
Он рассказывает, какими страшными могут быть последствия кормления собственного эго. Для меня это история ещё и о том, что любовь – дар. За неё можно отдать всё, в том числе и жизнь.
Почему вы стали именно актрисой мюзикла?
Это произошло само собой. Я не занималась театром с детства и не ходила на спектакли часто. Не было даже мысли, что могу стать актрисой. В какой-то момент возник мучительный период поиска себя, дальше было много труда, случился ГИТИС. Потом родилась любовь к театру, кастинги и везение.
Однако мюзикл всегда был чем-то особенным на меня. На втором курсе МГУ я впервые увидела мюзикл «Ромео и Джульетта» в театре Оперетты и не могла заснуть всю ночь.
Что для вас мюзикл?
Часть жизни, которую я очень люблю. Как зритель и как артист люблю.
Первый мюзикл, который я посмотрела на Бродвее, – «Однажды». Тогда тоже не могла понять, что со мной происходит. Плакала от того, как это меня трогает, что я чувствую себя живой, сопричастной. История на сцене вовлекает меня благодаря музыке. Вся жизнь героев становится моей, и я, переживая ее, становлюсь лучше. Это искусство.