В прошлом году в нашей беседе ты посетовал, что сейчас всё меньше спектаклей, наполненных именно драматически. И тебя будто услышали: тебе досталась роль Оффенбаха, которая наполнена драматически до отказа! Ты был рад, когда это случилось?
Я говорил, что именно создается мало таких спектаклей. Например, за последний год мне посчастливилось — случайно и экстренно — выучить партию Леонта в спектакле «Зимняя сказка». Это современный балет на прекрасную музыку с хорошей хореографией, и именно партия Леонта характеризует то, о чем я говорю: там драматическая основа с точки зрения режиссуры очень грамотно сделана. Что касается «Парижского веселья» и роли Оффенбаха, я не назову ее сильно драматической, потому что на протяжении спектакля мой персонаж пребывает в одном состоянии — это спутник Бима, его своеобразная Фея Сирени. Честно говоря, получив эту роль, я был в замешательстве, потому что думал, что последними своими работами показал, что могу брать на себя более серьезные партии.
Роль Оффенбаха очень залихватская, яркая, полная гротескного юмора и какого-то совершенно небалетного поведения. В отзывах зрителей часто мелькает фраза «Видно, что артиста самого прёт от этой роли, и это так здорово и заразительно!». Расскажи теперь сам: действительно «прёт» или всё подчиняется четким рамкам, в которых некогда отдаваться личным эмоциям?
Не скажу, что именно «прёт», но когда на тебя надевают костюм и забавный парик, ты волей-неволей перевоплощаешься в тот образ, который тебе доверил ассистент хореографа. Самое важное, что я запомнил от педагогов еще в юности, что, как бы тебе чего ни хотелось, надо целиком всего себя отдавать тому, что ты делаешь, независимо от настроения. И если зритель искренне считает, что я кайфую на сцене, значит, мне снова удалось его немножко обмануть.
В твоем репертуаре такое количество ролей больших и малых, что сложно сосчитать. Чем особенным ты запомнишь работу над ролью или саму роль Оффенбаха?
Как прекрасно мы все знаем, маленьких ролей не бывает. Оффенбаха запомню в большей степени по парику, потому что он очень смешной и почему-то напоминает мне Альберта Эйнштейна.
Твой Оффенбах сильно преобразился с первой репетиции к настоящему моменту? Каким ты увидел его сначала? Сразу было понятно, кто ты, что ты и что вообще с этим материалом делать, или пришлось покопаться в истории?
Поначалу было тяжело так быстро двигаться. Очень важен момент, когда ты понимаешь, что роль так «села на тебя», что даже коллеги тебе аплодируют. Поэтому на первых репетициях и другие артисты думали, что я получаю от этой роли невероятное удовольствие, а я просто танцую. Конечно, огромную помощь в создании образа дает костюм и все сопутствующие атрибуты. Я видел прекрасных старых исполнителей, потому что ассистент хореографа Петр Нарделли показывал нам первые записи балета. Но, пропустив роль через призму опыта, я не копировал никого, а пытался положить движения на своё собственное тело.
Балет «Парижское веселье» автобиографичен, он основан на воспоминаниях Бежара о начале его карьеры. Поделись какими-нибудь своими воспоминаниями, когда ты сам впервые пришел работать в Большой театр.
Было много разных моментов. Первый раз я пришел в Большой театр совсем молодым, мне было лет 13-14, мы, ученики МГАХ, участвовали в спектаклях «Анюта» и «Дочь фараона» на Исторической сцене, и конечно, было очень много детского восхищения, что мы находимся в самом лучшем театре, где такие люди, такие спектакли. А когда уже я пришел работать, то чувства были другие. Историческая сцена была закрыта на реконструкцию, и мы как новички сидели на диванчиках, приходили на все репетиции кордебалета, слушали. Был такой замечательный педагог Василий Иванович Ворохобко, который имел привычку давать прозвища новым артистам. Помню, что среди нас был Брэд Питт (Артём Овчаренко), Солдат, Анжелика, Большой гном, меня он называл Томагавком. На первых порах это казалось необычным. А еще больше всего восхитил класс Бориса Борисовича Акимова, который и 13 лет назад, и сейчас продолжает давать класс с воодушевлением и отдачей.