Ваша первая эмоция, когда вы узнали, что в театре готовится к постановке «Бахчисарайский фонтан»?
Конечно, я был рад. В Перми, где я учился, шла постановка «Бахфонтана», и мы смотрели его во всех составах. Правда, второй акт у меня выпал из памяти: я помнил вариацию из первого акта и татарский танец из третьего. Мне казалось, что это такой короткий балет. За три месяца до начала репетиций нам сказали, что будет ставиться классический спектакль из Мариинки, и я начал на всякий случай их все пересматривать.
С самого начала планировалось, что вы будете танцевать Вацлава?
У нас не очень большая труппа, поэтому я готовил и Вацлава, и двойку юношей, и татарский танец. Я быстро учу партии – поэтому в кордебалете меня любят перебрасывать с места на место. Как-то раз мне пришлось станцевать в одном спектакле и Вацлава, и татарский танец. Это было тяжело: за второй акт ты успеваешь остыть.
Как вам работалось с Дарьей Павленко [балетмейстер спектакля – прим.ред.]?
Всегда очень интересно работать с такими именитыми артистами, которые только что еще сами выходили на сцену [Павленко – бывшая балерина Мариинского, сейчас не танцует – прим.ред]. С Дарьей приезжал ее муж Александр Сергеев [солист Мариинского театра – прим.ред.] – а я по его записям учил в свое время «Венецианский карнавал». И вдруг он здесь! Видно, что люди из таких больших театров по-другому двигаются: другая подача, манера, апломб. Он показывал нам партию Вацлава, и все было настолько понятно: просто бери и делай.
С Дарьей тоже все было живо, по-простому, по-человечески. Она тонко чувствует все мелкие позировки, дает очень правильные замечания. Тебе кажется, что ты уже отработал движение, а она предлагает еще побольше посмотреть вглубь себя – и ты понимаешь, что нужно делать это движение иначе. И она так умело репетирует мужские партии – мне кажется, она могла бы работать мужским педагогом. И сама по себе она выглядит как человек, которому ничего не стоило бы прыгнуть двойной содебаск
У меня она ассоциируется с Заремой. Мне кажется, она хочет еще что-то сказать в этой партии – и она может. Когда она показывала Зарему, иногда хотелось рыдать. Она демонстрирует одну позу – и дальше можно не смотреть: уже понятно, что спектакль в ее исполнении был бы идеальным.
Что для вас «Бахчисарайский фонтан»?
Я бы поставил его между классическими балетами – «Лебединым озером», «Спящей красавицей», где все накрахмаленное, – и неоклассикой вроде работ Максима Петрова. Можно больше себе позволить: помахать шпагой, например. Можно проявить злость к татарам, как к варварам в «Ленинградской симфонии». И можно умереть на сцене!
Я все время вспоминаю, как умирал на сцене Игорь Булыцын в «Ромео и Джульетте» Самодурова и Иван Порошин в пермском «Ромео» Макмиллана (прим. ред. партии Меркуцио и Тибальда соответственно, Урал Опера Балет и Театр оперы и балета им. Чайковского). Хотелось бы когда-нибудь станцевать что-то такое: когда твой танец становится завершенным высказыванием, после которого тебя можно только унести со сцены и оставить на полчаса восстанавливаться. А Вацлав – партия очень короткая.
Кто главный герой этого балета?
Почему-то мне больше всего жалко Зарему. Мария молодая, она пережила бы свою потерю. А Зарема долго жила с Гиреем, была первой женой, и ее трагедия гораздо глубже.
Какие эмоции у вас вызвала новость о том, что вы номинированы на «Золотую маску»?
До Самары я работал в Урал Балете. Мне казалось, это в порядке вещей: спектакли получают «Золотые маски». В Самаре все оказалось совсем иначе. А новость я узнал в перерыве между репетициями, и у меня не было сил отреагировать. Помню, что я сначала даже не поверил: кивнул и пошел дальше работать. И до сих пор не очень верю – на повседневной жизни же это не сказывается. Хотя… Вот впервые в жизни у меня взяли интервью.