Расскажите про материал — почему ваш выбор пал именно на Аки Каурисмяки?
Однажды я уже ездила в Шарыпово и делала там киносценарий. Мне понравилось взаимодействие театра и кино, сам приём — одним видом искусства вскрывать другой. Поэтому попав в ту же труппу, ведь я уже знала, кто там работает, мне пришло в голову, что можно взять ещё один киносценарий, я стала думать, какой это может быть материал. И вспомнила про Аки Каурисмяки. Это финский режиссёр, довольно неординарный, широкому зрителю неизвестный. Его работы очень похожи на советское кино, но такое — странное, наивное, как будто неумелое, мне показалось, что это может быть забавным и актуальным — Каурисмяки в Шарыпово. Так произошёл мой выбор.
На самом деле, это даже такой гуманитарный ход получился. Ведь когда я приехала в Шарыпово, артисты мне сказали: «Круто, мы будем ставить японский боевик», то есть им казалось, что это японская фамилия — Каурисмяки.
Так что мне радостно, что удалось познакомить театр и город с этим автором. Он прекрасный!
Сразу ли вы с художницей спектакля пришли к этому формату монтажа, который используется в вашем спектакле? Откуда он возник?
Нет, мы не сразу пришли к этому приёму, у нас было несколько вариантов. Монтаж возник из-за того, что мы стали думать про три пространства и про то, как их соединить. Мы подумали о том, что основная история (сюжет) происходит на наших глазах, но есть же ещё что-то, что остаётся невидимым, и оно всё-таки где-то есть, отсюда возник образ кинокадра, в который не всё может уместиться, что-то остаётся за ним. Зритель видит маленькое окошко, зажатое рамкой черноты, в которое вписывается история Анри, маленького человека, который хотел умереть и передумал — и эта чернота формирует кинокадр, сужает и расширяет, раскрывает и схлопывает. Но есть ещё одно пространство, которое находится за кадром. Но как узнать о том, что существует что-то, о существовании чего мы не знаем? Поэтому переодически кадр расширяется настолько, что перестаёт быть кадром — зритель видит открытое пространство, в нем история Анри становится только маленькой частью большого мира Каурисмяки.
Вы уже не в первый раз ставите спектакли в драматическом театре в Шарыпово — изменился ли процесс работы с артистами? Изменилось ли ваше восприятие города по сравнению с первым приездом?
На самом деле нет. Я и в первый раз поняла, с какими артистами имею дело. Они очень хваткие, живут театром и их больше ничего будто бы не интересует. Во всяком случае, так кажется во время работы. Поэтому я знала, на кого буду ставить спектакль. Сергей Юнгман играл в моей «Банде аутсайдеров», поэтому выбирая материал, я метила в него и попала.
По поводу города мне трудно что-либо сказать… Моя жизнь в любом городе, в который я приезжаю на постановку, строится так, что я бываю только в театре.
Если в первый раз, когда я делала «Банду аутсайдеров», формат спектакля зрителя удивлял и был не очень принят и понят, то здесь мы в него попали. Возможно, тема увольнения или атмосфера нашего общего с Финляндией советского прошлого сработала, всё это кажется таким знакомым и, может, не любимым, но родным. Не знаю почему, но в этот раз мы попали в публику, это чувствовалось на премьере. Никогда вообще-то не знаешь наверняка, что будет иметь отклик, что вдруг станет для зрителя своим.
Я не могу сказать, что теперь знаю город лучше. И выбор нового материала для Шарыпово снова будет непростым. Я не могу сказать, что я точно знаю, что нужно выбирать, чтобы попасть в зрителя — попасть в город.
Когда вы ехали, вы уже знали, что будете ставить?
Конечно. Мы обсуждали выбор с главным режиссёром — Снежанной Лобастовой, советовались. Предлагали и другие варианты, но потом появился Каурисмяки и мы радостно сговорились.
Не могли бы вы побольше рассказать про музыкальные номера в кафе, которые также используются в спектакле. По какому принципу отбирались песни?
В спектакле есть метасюжет. Это то, что происходит за границами кадра. То, что происходит не с Анри, а в том большом мире, за кадром, в который вписана его маленькая жизнь. Этому сюжету были необходимы номера, связанные этим внешним сюжетом — сюжетом большого мира. А большой мир представлен забегаловкой, таким придорожным баром, в котором оказываются блуждающие герои Каурисмяки.
В выборе музыки я шла от звучания забегаловки у дороги. Как музыканты могут исполнять песни Арно Бабаджаняна, например. И какие вообще они могут исполнять песни. Это снова про наше общее советское прошлое, ведь финны перепели все те советские песни, которые мы считаем своими. Не знаю, почему-то меня это трогает.
А если говорить структурно, то в этом метасюжете есть женские персонажи, где у каждой есть своя песня. И потом, эти номера иронично подчеркивают, что вообще-то мы просто находимся в театре, который играет в то, что он — кино.
Кто этот немой герой, чьи ремарки использованы в спектакле?
В принципе, все эти слова принадлежат Каурисмяки.
Я искала их в его интервью разных времён. И из-за того, что это вырезки, очень короткие реплики, они были собраны и расставлены так, что получился мой диалог с Каурисмяки. Так что героем, о котором вы спрашиваете, можно назвать наш диалог.
Расскажите про процесс работы с актёрами. Что вы прочитали и посмотрели, чтобы лучше понять Каурисмяки?
Я-то посмотрела всего Каурисмяки и советовала ребятам смотреть. Самые известные фильмы точно посмотрели все: «Ленинградские ковбои едут в Америку», «Береги свою косынку, Татьяна», «Ленинградские ковбои встречают Моисея», не знаю, стали ли они его фанатами и стали ли смотреть все подряд, но то, на чём базировался наш спектакль, актёры точно посмотрели.
Ещё Серёжа Юнгман смотрел Бастера Китона, потому что мы с ним искали существование актёра в немом кино. Его персонаж, Анри, существует практически немым, практически без текста, вне его. Мне кажется такое существование на грани гротеска созвучно и Каурисмяки.
Над самим спектаклем мы работали всего месяц. Это было полное погружение, с утра и до ночи каждый день. Отдельно репетировали всё, что связано со структурой основной истории. И отдельно репетировали сцены в кафе.
Самым сложным для меня было, если честно, подобрать интонацию титров, выстроить третий слой спектакля — основную рамку, самую важную, на самом деле, которая и удерживает всю композицию.
Что нового вы вынесли из диалога с ним?
Я точно поняла, что к себе нужно относиться легче. Хотя это очень сложно даётся. Во всяком случае, я всё время критикую себя, рефлексирую, но при этом всё равно слишком серьёзно к себе отношусь. А Каурисмяки старается говорить о себе иронично и легко. Думаю, это и позволяет ему шагнуть вперед, отстраниться от своего Я и увидеть мир таким, какой он есть, маленьких людей увидеть большими. Мне очень нравится его ирония и, довольно часто, Каурисмяки смеялся надо мной больше, чем я над ним.