Судьба «Шахмат» на сцене
На каком этапе вы присоединились к постановке?
Когда Дмитрий Богачёв [генеральный директор компании «Бродвей Москва» — прим. ред.] решил сделать оригинальный продукт, не франшизу, он пригласил меня – потому что девять лет назад я поставил у него успешные «Звуки музыки». Я, честно говоря, «Шахматы» до этого не слышал, и знал о них только то, что сценического успеха они никогда не имели. Музыка там выдающаяся и потому она часто исполняется в концертной версии – то есть неделю поиграть можно, но сезон?.. И мне стало казаться, что выбор материала – странный, потому что в России, если говорить о мюзикле, каждый день собирать зал могут или комедии, или сказки. А здесь ещё тема холодной войны, которая, как мне тогда казалось, вряд ли привлечет зрителей мюзикла. Тем более, что в «Шахматах» она показана довольно плоско… В общем, я подумал, что вряд ли что-то получится.
И тут началась пандемия. Бродвей и Вест-Энд закрылись. Выпускать такой дорогостоящий, масштабный и при этом сомнительный с коммерческой точки зрения мюзикл со стороны Богачёва уже выглядело не геройством, а просто безумием. Но как только закончилась первая волна, он сказал: «В июне делаем кастинг. В августе репетиции, в октябре премьера». Материал к тому моменту я уже хорошо знал, и он не казался мне таким подозрительным.
Потом я заболел коронавирусом и пришлось осваивать технологию репетиций через зум и скайп. Когда выздоровел и готов был вернуться «на площадку», заболело девятнадцать участников – артисты, музыканты… Выпуск был ужасно трудный, но, с другой стороны, появился какой-то азарт. Всё было против нас, но мы обязаны были выложиться и довести дело до конца. Успеха, который получили «Шахматы», не ждал никто. Когда залы разрешили заполнять только на 25%, я подумал, что спектакль не выживет. Потом – что поиграют до майских праздников. Потом – что снимут осенью… Но он идёт второй сезон [недавно был 400-й показ — прим. ред.] и почти каждый раз – аншлаг. И, по сути, это первый крупный сценический успех «Шахмат».
Как вы думаете, почему этот мюзикл стал так популярен?
Мне кажется, после пандемии люди потеряли интерес к чистому развлечению. Им хочется получать от театра что-то большее, даже если они идут на мюзикл. Здесь они узнают что-то о шахматистах, о венгерском кризисе. «Шахматы» – не просто мелодрама, не только любовный треугольник. Рассказ о противостоянии двух систем – и о противостоянии человека системе. Это не диссидентская, не оппозиционная история, но совершенно точно антисистемная. Конечно, в ней есть развлекательные моменты, но в целом это серьёзный разговор. И он происходит в центре Москвы, в огромном зале, где больше тысячи мест. Даже если зрители следят за любовной интригой, они не могут игнорировать политический фон.
Не столь даже важно, речь идёт об СССР или о США. Мы перестали сосредотачиваться на шахматной партии и поместили на экраны не доски, а фотографии и видео, которые отражают обе системы, их различия и их сходства. При этом личности, которые представляют свою страну, не всегда люди «официальные» – Владимир Высоцкий, например.
Кто главный
Как вы работали с музыкальной частью?
Надо сказать, что музыкально это сделано действительно гениально. «Шахматы» – мюзикл для выдающихся вокалистов, почти что опера. К тому же там практически отсутствуют диалоги. Я как драматический режиссёр больше люблю работать с артистами и всегда прощаю, если какая-то нота не звучит безупречно. Но здесь идеально спетая фраза и есть самая точная психологическая характеристика.
На репетиции приезжал Джон Ригби – музыкальный супервайзер. Он очень помог нам ближе к финалу, когда встал за дирижёрский пульт. Мы поняли, что такое энергия этого мюзикла – была слышна и разобщённость, и фатальность, и скрытый трагизм этой истории. Мы услышали, что это не мелодрама из 1980-х.
Художник Николай Симонов придумал, каким образом разместить оркестр на сцене. Мне очень не хотелось сажать его в яму, потому что главный персонаж в этом мюзикле – это музыка, она должна быть действующим лицом. Пространство, сделанное Симоновым, напоминает аэропорт. С одной стороны, это перспектива, движение куда-то, стремление, с другой – суета, тревога. И, главное, это ничья территория. Мы и сцены, происходящие в гостиничных номерах, перенесли в коридоры, и журналистов с пресс-конференции «вытащили» на улицы. Везде сохраняется ощущение растерянности, бездомности. А над всем этим – оркестр.
Вы меняли структуру мюзикла?
В каждой стране сценические версии «Шахмат» немного отличаются, и мне было важно сделать свою, российскую. В Швеции история получается более нейтральной, там главный герой – арбитр, инфернальный персонаж, такой Господь Бог, а все остальные – лишь фигурки на его доске. В США, конечно, в центре Флоренс и Фредди [американский шахматист и его секундантка — прим. ред.]. Для нас же главным героем стал Анатолий Сергиевский. Да, он отнюдь не безупречен. Он не восстаёт против системы, он пытается игнорировать её, просто жить так, как ему хочется. Другое дело, что это невозможно, система всегда над тобой.
Чтобы сосредоточиться на судьбе Сергиевского, я убрал несколько сцен, которые были направлены против американизации. Конечно, они сделали бы историю более нейтральной, но зачем нам сейчас в России смотреть номер про мерчендайзеров?..
Но вас наверняка обвиняли в том, что СССР показан так односторонне…
Мне кажется, я нашёл выход из положения. Номер Молокова [сотрудника КГБ — прим.ред.] написан действительно очень лубочно, совершенно без понимания нашей реальности. Но, с другой стороны, энергетически и смыслово он абсолютно адекватен и персонажу, и ситуации. Невозможно было переписать сцену музыкально, и я решил: в таком случае сделаю её откровенной «клюквой». Вы нас такими видите? Что ж, мы такие и есть! Вот вам калинка-малинка, вот вам присядка! Мы как бы подыгрываем этим стереотипам, доводим до абсурда.
О страсти и трагизме
Вы общались с шахматистами, чтобы лучше понять героев?
Для начала стоит сказать, что я совершенно не умею играть в шахматы. Сидя во время пандемии дома, я смотрел кино о шахматах, знакомился с биографиями знаменитых игроков и даже прочёл набоковскую «Защиту Лужина». Я осознал, что это особенные люди с невероятными амбициями. Нам всем трудно понять Сергиевского – человека, который отказывается от семьи, от дома, а потом и от любви ради самого главного в его жизни, шахмат. Но когда я говорил с шахматистами, они меня уверяли, что это – самая темпераментная, самая страстная игра. Ничто не сравнится с тем, чтобы продемонстрировать всему миру свой непревзойдённый ум, в публичном состязании доказать, что умнее тебя никого нет. А происходит эта схватка очень сдержанно, права на эмоции нет – все чувства кипят внутри. Музыка потрясающе точно это выражает. Это не истерика, это мощный темперамент, который раскрывается в последней арии Сергиевского.
В мюзикле, кстати, нет хэппи-энда. Это тоже своеобразный диагноз сегодняшнему обществу?
Трагизм этой истории в том, что ты не можешь быть свободен от системы. Мюзикл заканчивается не просто расставанием двух людей, их разлука – следствие того, что Сергиевский вступил в переговоры, признал власть системы над собой. Хор, который встречает его в Мерано и Бангкоке, едет с ним в СССР. Понятно, что это не одни и те же люди, но это символ возвращения куда-то, куда не хочется возвращаться. После яркого, красочного праздника жизни, всё заканчивается там, где начиналось…