Как появилась идея поставить «Пилораму плюс» в Волковском театре и почему режиссёрским решением для густонаселённой пьесы Натальи Милантьевой стал моноспектакль?
Началось всё с читки, которую делала Аня Банасюкевич (театральный критик, арт-директор фестиваля молодой драматургии «Любимовка» – прим. ред.) и Татьяна Цветкова (заместитель директора театра по развитию – прим. ред.) в Ярославском театре им. Волкова. Я делала читку на все двенадцать персонажей. Но оригинальное драматургическое решение пьесы, где каждый персонаж – это отдельный артист мешало понять глубину конфликта главного героя. Уже на обсуждении мне пришла в голову мысль, что персонажи – внутренние голоса, с которыми он спорит, не должны присутствовать на сцене.
Также, может быть, мое решение связано с тем, что в процессе наших репетиций я по-человечески нашла с Виталиком (Виталий Даушев, исполнитель роли Сани в спектакле «Пилорама плюс» – прим. ред.) точки соприкосновения, через него восприняла эту пьесу, полюбила её.
В спектакле используется простой, но интересный приём с включающимися настольными лампами над тем или иным станком в мастерской, когда герой Саня вступает во внутренний диалог с кем-то. Как такое решение пришло вам в голову?
Мы специально брали достаточно наивные приёмы, которые внутренне соотносятся с миром нашего героя. Это наивный театр, но он продиктован именно этим героем. Мы свет поставили за три часа, потому что всё было уже придумано.
Видеофрагменты к спектаклю снимали в Ярославле?
Да. Я до этого не снимала никакого видеоконтента для спектаклей, это был мой первый опыт, я к нему очень трепетно относилась. Я приехала с бешеными идеями! Говорила: «Давайте собирать съёмочную группу. Где у нас оператор в театре?». Съёмкам мы посвятили очень много времени, решили, что все должно быть по-взрослому. Заранее с художником сделали раскадровки, поняли, как снимаем, чтобы тоже оставаться в нашем наивном минимализме. Потом искали по городу места, в которых наш Саня мог очутиться, будучи в Ярославле.
В съемках есть какое-то очарованье: ты выходишь из «шахты» на воздух, видишь людей вокруг себя. Обычно, когда работаешь в театре, вокруг себя никого не видишь, кроме того, с кем ты работаешь. А выползаешь наружу, особенно после премьеры, и кажется, будто ты вообще не в этом мире. Смотришь на людей и не можешь себя соотнести с ними.
Наверное, для моноспектакля это особенно важно?
Да, тем более, это был мой первый моноспектакль. Мне было важно, чтобы с нами работал ещё кто-то из постановочной команды: художник, другие артисты, участвовавшие в читке. Виталик говорил, что, когда он репетировал другие голоса, у него было ощущение, что, например, Фрезер говорит голосом Майзингера (Владимир Майзингер, актёр театра драмы им. Ф. Волкова, участвовал в читке пьесы «Пилорама плюс» – прим. ред.). То есть читка пьесы очень потом Виталику помогла.
Вы много работаете в разных театрах страны – в Москве, Калининграде, Пскове, Красноярске…. Нет ли желания осесть в одном театре?
Сейчас, мне кажется, что все так работают, как я. Потому что в крупных провинциальных театрах теперь часто стараются мобилизировать труппу с помощью потока интересных приглашённых режиссёров, с которыми они будут делать разный театр. Это очень крутая тенденция. Правильно, что мы не заставляем артистов работать с одним режиссёром. В провинции разумные руководители это понимают. Но и есть наши крупные театры, где один великий режиссёр делает всё сам. Мне кажется, театр расцветет именно тогда, когда есть свобода выбора.
Желание «осесть», наверное, есть. Хочется найти своих людей, но так, чтобы они остались свободны. Опять же нынешний формат и график моей работы мешает моей остальной жизни. По большому счёту моя работа определяет структуру моей жизни, откидывает всё неважное и заставляет меня сосредоточиться на важном. Это творческий фашизм в некоторой степени, но он приносит удовольствие.
Лиза, в феврале состоялись две премьеры ваших спектаклей: «Гробница малыша Тутанхамона» по пьесе Оливии Дюфо в Псковском драматическом театре им. А.С. Пушкина и «Близкие друзья» по мотивам повести Евгения Водолазкина в инсценировке Юлии Поспеловой в Театре юного зрителя им. А.А. Брянцева в Санкт-Петербурге. Расскажите, пожалуйста, немного об этих спектаклях.
Две эти работы объединяет тема фашизма. В первой история фашизма художника – конфликт этического и эстетического, где мы не понимаем, что важнее, где мы пытаемся анализировать, но не делать никаких выводов. Вторая история по повести Водолазкина о прекрасных людях с трагическими судьбами на фоне исторических событий. Есть потаённая сила, которой они не могут противостоять и которая откладывает огромный отпечаток на их жизни, делает саму жизнь неразрешимым конфликтом, – это война.
А «Гробница малыша Тутанхамона» – это первая постановка этой пьесы не только в России, но и в Европе?
Да. Об этом тексте я узнала три года назад, и сделала эскиз в лаборатории в Театре на Таганке, а год назад мне предложили сделать эскиз уже в театре в Пскове. Он был совершенно другим, его одобрили, и в течение года шли переговоры о постановке. Как раз когда мы подобрались к работе, я решила, что нужно кардинально менять всю суть этой работы.
Я уже позже узнала, что эту пьесу несколько раз пытались поставить, но у многих не складывалось. По-моему, Пронин (Андрей Пронин, арт-директор Псковского драматического театра им. А.С. Пушкина – прим. ред.) сказал, что мы наделили героев более знакомыми для нас историческими демонами, и они отогнали от этой пьесы других злых демонов Египта. Как будто пьеса была под каким-то табу, а у нас появились свои силы, которые нам помогли.Мы не просто представили современный текст, как он есть, а сделали свою трактовку. Это очень важно, потому что это говорит о качестве текста, он поддаётся различным интерпретациям. Мне кажется, что современную драматургию нужно проверять именно трактовками, не бояться интерпретировать и по-своему выстраивать историю.