Елена Павлова

"Снегурочка", Независимый театральный проект, Санкт-Петербург

У партитуры, к которой вы обратились, уже была успешная постановочная история в новосибирском театре «Cтарый дом», и тот спектакль даже взял «Золотую маску». Что заставило вас обратиться к этому произведению? И не пугает ли вас сравнение?

Начну с последнего вопроса: уже сравнивают. Я слышала сравнение и в нашу пользу, и в пользу новосибирцев. Но были и люди, которые говорили мне, что обе версии по-своему хороши. Так что, естественно, было страшно. Тем более, что режиссер первой версии, Галина Пьянова, опытнее меня. Для меня «Снегурочка» – это дипломный проект и третий поставленный мною спектакль. К тому же бытует мнение, что вторая попытка всегда хуже – проклятье второго спектакля. Для меня это был двойной риск.
Не менее страшно было подойти к Маноцкову и попросить партитуру практически на птичьих правах. Так как это дипломный проект, то бюджета, конечно же, не было. Но постепенно страх развеялся. Мы попытались создать свой самобытный спектакль, не похожий на новосибирский. Я думаю, у нас это получилось.
Кстати, мы слышали от некоторых, что мы украли мизансцены у новосибирцев. На самом деле, конечно, нет. Просто есть какие-то требования, которые прописаны в партитуре, поэтому есть и мизансценические совпадения.

Но все же что именно побудило вас поставить оперу? Музыка Маноцкова?

Да, я услышала музыку. Признаюсь честно, сначала я долго вслушивалась, думала: «Что это?». Но потом поняла, что хочу поставить это. Ритм, пульс, вдох, выдох – все относится к этой партитуре. И со мной эта музыка совпала на все сто. Мы делали спектакль около семи месяцев. Я слушала оперу каждый день. Это нужно было, чтобы понять и проникнуть в материал. Самое парадоксальное, что это музыка абсолютно не приедается. И каждый спектакль играется по-разному, потому что партитура уникальна и позволяет каждый раз это делать по-новому.

Предыдущая «Снегурочка» была в номинации «Эксперимент», а ваша стала «оперой» , расскажите почему?

Я думаю, что она в первую очередь значилась в эксперименте, потому что аналогов просто не было до этого.

То есть на ваш взгляд тот спектакль – тоже опера?

Это опера как минимум потому, что так ее обозначил Александр Платонович. На самом деле наверное лучше спросить у членов экспертного совета, почему наш спектакль значится в опере. Но я безусловно считаю, что мы ставили оперу. И да, постановки наши различаются. У них чуть больше безмолвных этюдов-интермедий. У нас получилась более сжатая история. По-моему неважно, куда отнесли этот спектакль: в оперу или эксперимент. Сейчас уже нет такого понятия, как чистый жанр. Возможно, если бы Маска ввела номинацию «эксперимент в опере», мы бы подошли туда больше. Но, в любом случае, в этом году среди номинантов много независимых молодых проектов, это здорово. Маска двинулась в нашу сторону, в сторону молодых. Я оказалась в одном ряду с Богомоловым, Кастеллуччи. Все эти люди, заслуженные и великие, уже сделали так много для театра, и с ним в ряду оказались мы. Это очень приятно.

Есть ли какие-то изменение в либретто по сравнению с новосибирской версией?

Есть несколько изменений в партитуре, которые сделал сам Маноцков.

Как вы выбирали исполнителей? Были ли какие-то особенные требования?

Конечно. Во-первых, особые требования к нашей Снегурочке. Это должна быть профессиональная певица. Но нам очень сильно повезло, потому что наша Олеся не только профессиональная певица, но и профессиональная актриса. Это сочетание, которое бывает один раз на миллион. И мне кажется, она еще внешне попадает на все сто в Снегурочку. Когда я первый раз увидела ее фотографию, я сразу сказала: «Это Cнегурочка!». Еще интересный факт. Олеся из Новосибирска, и она раньше работала в театре «Старый дом». Но когда там ставили «Снегурочку», она уже не работала в театре и очень жалела. Остальные актеры были либо ребята, с которыми я работала в других проектах, кто-то люди, с которыми я училась. Из приглашенных была Маша Эйвазова (Елена прекрасная). Мало того, что она очень красивая, она еще и очень талантливая актриса. И Илья Дель – это последний человек, который присоединился к нашей команде, он играет Леля. Мы очень долго искали Леля. Всегда есть один персонаж, на роль которого долго ищешь актера. Илья услышал музыку и сказал: «Вау! Это здорово, я хочу в этом участвовать!». Так с нами согласился работать один из талантливейших актеров Петербурга. И получилась хорошая команда. Хотя сначала чувствовалось, что она разношерстная. Среди нас были настоящие перформеры, люди с академическим театральным образованием, вчерашние студенты, профессионалы с большим опытом. Мне кажется, получился даже неплохой актерский ансамбль, это видно и на сцене, и за сценой. Они настолько много сделали, чтобы этот проект сложился, вышел таким, какой он есть. Поэтому после Маноцкова надо говорить большое спасибо им.
Мы независимый театральный проект, поэтому мы сами монтируемся, ремонтируемся. Это потрясающие люди, которые работают за мизерные деньги, при этом таскают лед, вешают свет. И когда ты смотришь на таких людей, ты понимаешь, что театр будет жив именно благодаря им.
Автор причесок и грима – наша Снегурочка. Перед каждым спектаклем она сама создает образы для берендеев. Плюс у нас есть Гена Сорокин и Егор Демченко – они здесь выступили еще как художники по свету. Например, световая кардиограмма на стене мне кажется очень удачным световым решением.

Каковы отношения вашего спектакля с литературным первоисточником – пьесой Островского, если они на ваш взгляд вообще есть?

Думаю, есть. После последнего спектакля к нам подошла зрительница и сказала: «Спасибо, это лучшее Берендеево царство, которое я видела в своей жизни».
Мы в процессе репетиций работали с Островским. Потому что среди нас много драматических актеров, а им нужно выстроить свою роль, они любят все разбирать и понимать. В остальном я старалась не злоупотреблять Островским, потому что это все же опера Маноцкова, а не пьеса Островского. Я боялась стать одним из тех плохих режиссеров. Знаете, драматические режиссеры обычно страдают тем, что просто делают драму с музыкой, что в корне не верно для оперы. Было много очень удачных этюдов, но я понимала, что их нужно убрать, иначе они повредят музыкальной структуре спектакля, и мы их убирали. Правильно говорят, что лучший инструмент режиссера – это ножницы. Была сделана колоссальная работа над собой.

«Снегурочка», так же как и еще один ваш спектакль «Ло-ли-та» играется не на театральных площадках. Первая – в катакомбах Петрикирхе, вторая – в музее Шаляпина. Расскажите, как вы выбираете место для спектакля ?

Вы знаете, основная проблема независимых театральных проектов – это ограниченность в средствах. Если бы у меня были возможности, я бы запросто сделала «Снегурочку» в Михайловском театре.

То есть вы не против больших институций?

Я не против. Просто у всего есть свое место и время. Я считаю, что кирха – это стопроцентное попадание в нашем случае. И вот эта немота, и дно бассейна, эти рыбы – все как-то переплетается.

С «Ло-ли-той» другая история. Последние два раза мы играли ее в театре «Особняк». Этот спектакль более универсальный, чем «Снегурочка». И может играться на любой камерной сцене или небольшой площадке.

Так что нетеатральные пространства – это не идея, а скорее обстоятельства. Я считаю, что можно сделать крутой спектакль где угодно. Сейчас мы готовим спектакль, который будет на театральной сцене, потому что я придумала, что все будет происходить в черном кабинете, и это уже абсолютно театральная история.

Опера считается элитарным и дорогим искусством, но в последнее время многие режиссеры независимого театра заходят на эту территорию и опровергают этот постулат. Консервативно настроенные критики, конечно, ругают и говорят, что это вовсе не опера. А что думаете вы, есть ли у оперы будущее в независимом театре?

Конечно, есть. Именно количество этих проектов на территории оперы и показывает, что точно есть будущее. Театр – это прежде всего общение с публикой. Сейчас стало появляться много крутых современных опер, нужно быть открытыми.