Достоевский – довольно сложный автор, что-то он меняет переворачивает в вас как в актёре? К примеру, Яковлев сыграл Мышкина и лёг в клинику на 2 месяца после роли.
Мне Достоевский не кажется тяжелым автором. Вот темы, которые он поднимает и то, что видит этот мир таким, какой он есть, в его несовершенстве – вот это тяжело. Но Федор Михайлович очень зло и иронично смотрит на это всё. Мы привыкли, что есть у него сатирические произведения – «Село Степанчиково» и «Дядюшкин сон». Однако и остальные произведения написаны тем же языком. Достоевский довольно едко и желчно описывает персонажей, их поступки и реакции, в том числе и главных героев. Нужно быть внимательным к его полутонам. Ирония не совсем в тексте, она в сочетании этого текста с событием.
Что касается воздействия на меня: исполняя роль на сцене, я всё же имею возможность быть на расстоянии от персонажа. Я понимаю, где я и что я делаю. Я не собираюсь в полной мере быть Раскольниковым или Свидригайловым. Опасности лечь в клинику нет, я не сращиваюсь с персонажем, я немного по другой системе работаю. И подход зависит от того, что за персонажа ты играешь. Если я играю убийцу, то какой смысл мне погружаться в него во всех смыслах психологической школы? Зачем? Для того, чтобы вы его полюбили? Очеловечить его, чтобы доказать вам, что убийцы тоже имеют право на существование? Моя задача быть на расстоянии от персонажа. В кино пришлось бы работать иначе.
Кстати, как бы вы могли объяснить разницу кино и театра?
Для актёра это разные профессии. В театре я всё-таки могу давать оценку персонажу, а в кино вряд ли. Был случай, мне предложили сыграть педофила, но он так был написан, что играй я эту роль, я вызвал бы сопереживание у зрителя. А я как Дмитрий Лысенков не должен позволить зрителю сопереживать педофилу. А в театре существует зазор между тобой и персонажем, и ты можешь транслировать еще и своё отношение к этому герою. Это Брехт по большому счету. Сейчас театр развился и видоизменился, тут можно соединять всех: и Брехта, и Михаила Чехова, и Мейерхольда, и Станиславского не отменять. Всё применимо. В зависимости от материала, от режиссёра и от цели того, о чём мы хотим поговорить. Кино – это чаще набор технических навыков, тренировка души происходит в театре. В принципе без театра я себя не очень мыслю.
Сначала Свидригайлов и награда за роль второго плана, теперь Раскольников. Ожидали ли, что скоро придёте к главному герою романа? Свидригайлов – самоубийца, а Раскольников – убийца, такие полярные истории.
Не ожидал, но мне казалось, что к Раскольникову надо было прийти раньше, чем к Свидригайлову. Кстати, возможно, и Свидригайлов убийца, мы просто этого точно не знаем. Ему ведь не просто так снятся сны про умерщвлённых или умерших, доведенных до самоубийства людей.
Главное, что это две роли – у двух разных режиссёров. Дело не в произведении, а именно в том, как два разных человека подходят к этому произведению.
Если говорить о прочтении романа Аттилой Виднянским, то это попытка поднять роман в полном объёме и таким, каким большинство из нас его читает. Главной темой для него была потеря веры.
А Богомолов решил взглянуть на роман по-другому. Художник видит мир несколько иначе, чем обычный человек. Я себя считаю обычным, и поэтому мир, который выстраивал Богомолов, оказался для меня неожиданен. И у этого преступления, и у этого наказания появилась очень современная интонация. И что самым важным являлось для Богомолова в трактовке образа Раскольникова – что нет раскаяния. Это не преступление и раскаяние, а преступление и наказание. Наказание наступит чуть позже. А раскаяния не наступит вообще.
Почему вы говорите, что вы простой человек, вы же актёр, тоже соавтор, художник?
В какой-то мере да, но дело в том, что художник в изобразительном искусстве или режиссёр – это люди, которые выстраивают свои миры. А актёры – это только часть этого мира и, скорее, подневольная часть, или по крайней мере достойный соавтор, но в очень узком сегменте этого творения. Могу транслировать свою позицию к герою или нести тему. Это, наверно, самое достойное в актёрской профессии – быть носителем той или иной темы. Сейчас это довольно редко встречается, но это то, к чему нужно стремиться. Мастодонты советского периода, к примеру, – это люди, которые несли тему.
Чего не хватило, чтобы Раскольников не совершил преступления? Какой капли? Какого поворота? Могло ли что-то повлиять на не совершение преступления?
Это воля случая. Не повернись старушка к нему затылком, может быть, вообще ничего и не было. Не будь он нищим человеком, вряд ли бы он пошел на преступление. Есть граница отчаяния, когда человек решается на поступки. Нет ответа на этот вопрос. Говорить, что он совершил потому и потому – слишком упростить человека в принципе. Даже убийца – это сложный человек.
Почему мы всегда оправдываем Раскольникова? Оправдываем убийцу?
Метод Богомолова, как он нам его объяснял, интересен мне тем, что это не трактовка какой-то позиции определенной, не навязывание, это такой химикат-реактив, который ты выливаешь в зал, а дальше происходит проявление ровно того, что есть в самом человеке-зрителе. Один склонен оправдать Раскольникова, другой – увидеть, кто это на самом деле, что это преступник прежде всего, убийца. Мы не даём оценку Раскольникову. Хотя в нашем спектакле это фашиствующее существо. По большому счету Родион Романыч – предтеча фашизма; делить людей на особенных и не очень достойных – это фашизм. Об этом дальше будут «Бесы» и так далее. Интересно прослеживать идеи XX века.
Как вы думаете, какая для вас наиболее важная роль, может, в чём-то поворотная?
В чём-то роль Свидригайлова. Я бы назвал это черточкой такой, подведением итогов. Всех чертей и бесов предыдущих собрать и сконцентрировать их в Свидригайлове. Она не поворотная, но она собирательная. Итоговая, потому что последующие роли немного другие: и Сиплый, и Человек из Подольска, и Раскольников. Они уже немного в другом направлении театра пошли, не в том, которым я до этого занимался.
А есть роль мечты у Дмитрия Лысенкова?
Есть те вещи, которые хотелось сыграть, но я никогда о них не говорил и не буду говорить. Сыграю, так сыграю. Не только ведь роль есть – есть еще партнёры, режиссёр, сценограф. Всё должно совпасть, чтобы это стало исполнением мечты.
Есть предел понимания того, что «сейчас я состоялся как актёр»?
Как только начнешь так думать, так и превратишься из состоявшегося в застоявшегося, забронзовеешь и всё. Меня однажды в 2011 Александринский театр отсылал на звание заслуженного артиста. В тот момент Медведев был президентом, докатилась 2 волна мирового кризиса, и решили поменять указ, вернуться к советским нормам – вместо 10 лет стажа, нужно 20 лет отслужить, чтобы стать заслуженным. Так я не стал заслуженным артистом. А мог бы быть одним из самых молодых (мне было 29 лет). Но оно, может, и к счастью, что этого не произошло. В конце концов, всё это позолоченная шелуха, не более.
С каким театральным режиссёром вы хотели бы и еще не успели поработать, может быть, и кинорежиссёром?
Сейчас довольно много новых имен, с кем я не успел ещё поработать. В театре я бы с многими хотел поработать, даже не хочу никого выделять.
Назовите важную книгу для вас.
Что значит любимая книга? Как-то странно назвать одно что-то любимое. Как можно любить одно здание, например? Достойного очень много. Любимые – это дети и жена, а всё остальное преходящее.
Вы не думали перебраться в Москву?
Хотеть – не хотел, но, возможно, придется это сделать. Потому что работа только здесь. От «Приюта комедианта» было два предложения – оба осуществили. От театра Ленсовета (моей альма-матер) поступали предложения. Но возвращаться туда, когда оттуда ушел мой учитель Юрий Бутусов, было бы очень странно. Остальные театры Петербурга молчат. А в Москве один спектакль есть, другой будет репетироваться, поэтому может случиться так, что придётся переехать.