Вы хотели поставить повесть «Похороните меня за плинтусом», ещё когда учились в ГИТИСе. Почему вы решили работать именно с Курганским театром драмы?
«Похороните меня за плинтусом» — третий спектакль с Курганским театром после «Морфия» по Булгакову и «Lear» по Шекспиру. Я очень полюбил этот театр, хорошо знаю труппу и понимал, как материал повести ляжет на актёров. Мне всегда везло в этом смысле: я работал с прекрасными людьми, с которыми возможен разговор на одном языке, общее дыхание.
Вы получали согласие на постановку у Павла Санаева. Были ли у него какие-то пожелания по спектаклю?
Я подробно рассказал замысел спектакля — что хочу поставить историю о взаимоотношениях и почему именно так. Ему понравилась идея.
Почему хотели поставить именно эту повесть?
Тема отношений внутри семьи для меня очень близка. Эта повесть про страхи и комплексы, которые идут из детства и тянутся всю жизнь, если ребенка недолюбили. Отношения с родителями человек уносит с собой во взрослую жизнь и потом транслирует на своих детей. Но это не только моя личная история, в процессе работы с актёрами мы поняли, что многие наши представления о детстве и семье совпадают. Я закончил режиссёрский факультет ГИТИСа у Леонида Ефимовича Хейфеца и ещё с того времени считаю, что нет ничего сильнее и мощнее в работе с актёрами, чем этюдный метод. Именно при такой работе актёр ничего не играет, он просто есть на сцене со своим «я» и своими проблемами. Это способ уничтожить театр в театре.
Насколько ваше видение спектакля поменялось в процессе работы?
Спектакль — это живой организм, он меняется каждый раз. По сути премьера — это десятый, если не пятнадцатый отыгранный спектакль. Я всегда слежу за своими постановками и не боюсь их менять даже после года на сцене. Артисту главное избежать опасности подходить к игре чисто технически. Но мне повезло с мудрыми артистами, которые каждый раз смело двигаются вперед. Повторюсь, они ничего не играют, они говорят о своих проблемах через текст Санаева. А самое главное, чтобы эта история стала личной и для каждого зрителя.
Как зрители восприняли спектакль?
Я смотрел несколько премьерных показов в Кургане. Кажется, у нас получилось главное — обращаться напрямую к сердцу. В спектакле мы затрагиваем эти потаённые истории. Проговариваем то, что скрыто внутри у многих. Это лечит и не может оставлять безразличным. Театр как арт-терапия.
В вашем спектакле зрители сидят на расстоянии вытянутой руки от актёров, это не оставляет шанса отстраниться от того, что происходит на сцене. Вы номинированы на «Золотую маску» и как художник, расскажите немного о вашем решении пространства.
Мне важно было убрать четвертую стену, чтобы зритель забыл о том, что он в театре, забыл о театральной сцене, не увидел открывающегося к началу спектакля занавеса. Место действия знакомо каждому, это квартира, где прошло детство или проходит сегодняшняя реальная жизнь. Все знакомо до боли. Зрители попадают в эту квартиру, слышат и чувствуют жизнь. Такой эффект присутствия. Плюс, когда ты видишь как артист дышит, моргает, ты замечаешь все микрореакции — это сближает. Я хотел настроить какую-то связь между артистами и зрителями. Вообще, отсутствие диалога — глобальная проблема нашего времени, сейчас всё заточено на виртуальное общение, всё по-другому движется. Люди часто не общаются, даже если спят в одной кровати. Моя задача — проникнуть в сердце каждого человека и провоцировать его на живой контакт, диалог.
А почему вы самого мальчика вы убрали со сцены?
Так намного эмоциональнее, чем если бы я вытащил его на сцену. Зрители его чувствуют: слышат, как он дышит, ест, шагает, кашляет по ночам. С помощью звуков я переношу зрителей в эту квартиру и в их воспоминания. Те, у кого есть дети, вспоминают эту боль, когда болеет ребенок, а те, у кого детей нет, сами переносятся во время, когда были маленькими.
Когда смотрели премьерный спектакль, было ощущение, что всё получилось так, как хотелось?
Я всегда недоволен своей работой. Всегда вижу свои косяки и проблемы, места, где я не дотянул. Но я очень полюбил артистов, с которыми работал. Мне кажется, что в нелюбви вообще не имеет смысла заниматься этой профессией. Если нет химии с артистами, нет взаимного доверия, не будет хорошего спектакля, который затронет зрителей. Если нет любви, надо менять или материал, или артистов, или театр. Но в первую очередь, нужно менять себя, как человек и как режиссёр. Спектакль я вижу как рождение ребёнка: вот ты встретился с труппой, влюбился, потом совместная работа, последние репетиции как схватки и премьера как роды. Это случилось или нет. Если нет этой первой встречи, нет любви — не будет и ребёнка.После этого спектакля я заметил, что начал двигаться немного в другую сторону, к более тонкому, тихому театру. Начал пробовать что-то другое и по пространству, и по взаимодействию со зрителями и актёрами. К каждому спектаклю нужно подходить с нуля. Честно признаваться перед собой и артистами, что ты ничего не знаешь, и пробовать раскручивать замысел вместе. Я стараюсь на репетициях создавать комфортную атмосферу, чтобы артистам было уютно, чтобы они чувствовали себя в безопасности. Это же работа с душой, актёр открывается, и ты как режиссёр должен строить такую обстановку, чтобы было уютно, надёжно, тепло.
Что для вас номинация на «Золотую маску»?
Я благодарен экспертному совету, что они поняли и увидели этот спектакль так, как мы хотели его показать. И, конечно, в первую очередь, эта номинация важна для театра, потому что это возможность быть услышанным. Потом спектакль выйдет на «Ново-Сибирский транзит», потом будут другие фестивали. Это знак, что нас услышали и поняли.