Дина Сафина и Ксения Шачнева

«Чын татар», Театральная площадка «MOÑ», Казань

О распределении задач в горизонтальном проекте

У вас есть определённая профессиональная идентификация, то, чем вы занимаетесь обычно: Ксюша — режиссёрка и художница, а Дина — драматург. В «Чын татар» вы значитесь как авторы и не рассказываете, что делаете, чтобы спектакль состоялся. Можно ли сказать, что это для вас эксперимент? Какие у вас зоны ответственности?

Дина Сафина (Д. С.): Важно понимать, что в таких проектах правит горизонтальная структура. Всё придумывалось совместно, потом были задачи, которые мы распределили, потому что так удобнее. Мы не говорим, что один человек режиссирует, а второй пишет для всех тексты.

Ксения Шачнева (К. Ш.): Понять, кто из нас чем занимался в процессе, сложно, потому что каждая из нас делала всего понемногу. Для нас обеих это был первый проект в таком формате. Мы делили работу между собой, правила придумывались и обсуждались по дороге. Когда каждая начала что-то понимать про участников, мы распределились: Дине было проще разговаривать с юными ребятами, а мне — с теми, кто постарше. Если я понимала, что горожанин хочет делать на сцене, и могла ему помочь, то включалась.

У нас была третья соавторка — Гузелия Гиматдинова, мы втроём изначально находились на равных позициях: модерировали общий разговор. Когда начались встречи-репетиции, Гузелия отказалась от этой роли. В результате она — участница спектакля, это было её решение.

В финальных субтитрах мы отказались от обозначений, что кто-то из нас режиссёрка, а кто-то — драматург. Мы писали субтитры на двух языках — на русском и на татарском, и каждое определение состояло из двух частей, типа «Дина и Ксюша придумали и собрали всё вместе». По большому счёту мы этим и занимались. 

О традициях и критериях татарскости

Ксюша, в прямом эфире «Золотой Маски» вы сказали, что «чын татар» — это «линейка татарскости», которой сложно соответствовать. Вы могли бы пояснить, что это значит?

К. Ш.: Дина, что скажешь?

Д. С.: Нет этой линейки, это выдуманный конструкт, который появился где-то сто лет назад. У меня есть предположение, что ортодоксальная консервативная часть общества боится, что их притесняют, и пытается сохранить какие-то традиции. Вместо того, чтобы радоваться прогрессу и развивать культуру, язык, они придумали целый список вещей, которым надо соответствовать. Мусульманка не может задирать ноги на сцене, девушка должна быть опрятная, спокойная, взор вниз — список большой, от бытовых вещей до поведения в обществе. Эта часть общества постоянно сравнивает тебя с «линейкой татарскости», и ты постоянно ей не соответствуешь. Мне кажется, это невозможно — нельзя быть настолько идеальной. 

К. Ш.: Обязательность соответствия и нереалистичные ожидания, не очень совместимые с современной жизнью, — это грустно. Это про угнетение. Народу приходится держаться традиций в самом консервативном изводе, чтобы сохранять свою самость. Я думаю, это происходит от страха. Если не держаться корней, ты сольёшься, перестанешь эту самость продуцировать, перестанешь быть особенным и станешь как большинство. Вся консервативность связана со страхом растворения. Жаль, что люди вынуждены это испытывать и чувствовать. 

О работе с горожанами

«Чын татар» — спектакль, созданный в формате театра горожан. Что этот формат значит для вас?

Д. С.: Театр горожан — это в первую очередь театр соучастия. Есть общность людей, и вы про это что-то вместе говорите, рисуете, танцуете. 

К. Ш.: Если правда нужно какое-то определение театра горожан, то, я думаю, в первую очередь это не про то, что в нём участвуют не актёры — они могут быть и актёрами. Мне кажется, принципиально то, что перформеры говорят из собственного опыта и от первого лица. Или не говорят, а действуют. 

Можете подробнее рассказать о работе с горожанами: как вы нашли будущих участников спектакля, как выстраивалась коммуникация, как были устроены ваши встречи и как вы вышли на такой уровень откровенности?

Д. С.: У нас было около 60 заявок, мы выбрали 20. И хорошо, что мы так сделали, потому что почти половина участников до конца не дошла. Первый месяц мы встречались дважды в неделю, обсуждали кейсы и темы. Пробовали объединяться в группы и играть в зачатки социальной хореографии. Постепенно через разговоры мы поняли, к какой теме есть интерес. Потом произошло распределение участников между мной и Ксюшей: мы встречались наедине и обсуждали идеи, а чуть позже стали собирать их в сцены. Дальше было «мизансценирование ногами» и сбор единой структуры, в которой наши участники никак не застроены. 

К. Ш.: После долгих разговоров у участников начали появляться идеи, мы садились обсуждать за общий стол, а потом поняли, что прикольнее сработает спид-дейтинг, когда все случайно перемешиваются со всеми, и ты разным людям много раз подряд пересказываешь, а они тебе дают обратную связь: «Твоя идея прикольная, а если ещё сделать вот так…» В таких группах иногда бывает проще проговорить какие-то вещи: ты не боишься публично высказать свою идею и оказаться дурачком. 

Д. С.: Мы пару раз проводили тренинги, и участники дурачились. Вообще людей объединяет совместное дурачество. 

К. Ш.: Самые первые встречи мы делали игровыми, чтобы все расслабились. Поначалу все немного напряжённые, а игры переключают, и ты разрешаешь себе быть собой.

О театре горожан часто думают: здорово, когда спектакль сыгран один раз, а потом он превращается в плохой любительский театр, теряет искренность. Каким образом вам и участникам удаётся сохранить жизнь внутри спектакля?

К. Ш.: С премьеры большие специалисты по театру горожан начали пугать нас тем, что мы сыграем один, максимум три раза — и протухнем. Мы с Диной с самого начала были как будто на подрыве, думая, как нам всё сохранить. Мы поняли, что тяжело играть такие спектакли часто, потому что перформеры выгорают. Например, одна из участниц очень переживала, что не успевает делать свои проекты, и чуть не отказалась. Дина поговорила с этой девушкой и убедила её не принимать поспешных решений.

Д. С.: Или Неля говорит: «Я уже третий раз рассказываю про то, как меня абика [бабушка (тат.) — прим. ред.] учила готовить чай, потому что третий раз мы играем спектакль. Это же неправильно». Но эти детали Неле важны, поэтому в спектакле она о них говорит. 

К. Ш.: Мне кажется, все меняются, спектакль меняется тоже, и это естественный процесс, который требует к себе внимания. У Амины есть монолог про ислам: сейчас она рассказывает эту историю совсем иначе, чем на первых показах. Она стала гораздо жёстче, появились подробности, которые она не была готова говорить с самого начала. Историю о насилии, которые совершали её родственники по отношению к ней, она рассказывала нам лично, но не была готова говорить публично. Потом что-то произошло, без давления или вмешательства с нашей стороны. Она спросила: «Вы не против, если сегодня я попробую рассказать по-другому?» — и получилась другая история.

Можно ли сказать, что за год, когда вы работали над спектаклем, перформеры стали близкими людьми?

Д. С.: Диля и Адель устроили спид-дейтинг для квир-людей. Амина летом звала к себе на дачу, и мы ездили. 

К. Ш.: Я в этот момент почти заревновала: как это они не ставят нас в известность и ходят друг к другу в гости?

Д. С.: Амина нам либо цветы приносит, либо мёд, либо свечки — каждый раз с каким-то подарочком. Все дружно обнимаются в гримёрке после спектакля. 

К. Ш.: Относительно многих, если не всех, у меня есть ощущение семейственности. Если мы долго не играем, каждый раз начинаем скучать друг по другу.

Что бы посоветовали тем, кто уже занимается театром горожан или хотел бы начать работать с этим форматом?

Д. С. (смеётся): А надо что-то советовать? Думаю, сначала надо объяснить участникам, почему это театр. И не заставлять людей делать то, чего они не хотят.
К. Ш.: Театром горожан я бы советовала заниматься людям, которым интересны другие люди. Мне кажется, это самое главное. А ещё у меня есть один практический совет: времени, в которое удобно было бы собраться всем, не существует.