Если не ошибаюсь, в новосибирском театре «Красный факел» вы работаете около шестнадцати лет, десять из которых напрямую связаны с именем Тимофея Кулябина. Расскажите, пожалуйста, о начале вашего сотрудничества и сотворчества.
Дело в том, что когда я только пришла работать в театр, то сразу для себя определила: абсолютно любая роль для артиста, будь то скоморохили пятый гриб в седьмом ряду, – это счастье и ровно то, к чему ты готов на сегодняшний день. Однако это вовсе не значит, что не стоит готовиться к большему. До прихода Тимофея Александровича моя театральная карьера складывалась не очень хорошо. Я плохо понимала те режиссерские задачи, которые были поставлены, поэтому мной руководили страх и волнение. Доходило даже до того, что некоторые режиссёры рекомендовали мне сменить профессию. Отчасти я им даже благодарна: это побудило к размышлениям. А потом случилось самое важное событие в моей жизни, – родился мой сын. Сейчас ему уже 11 лет. Видимо, что-то во мне поменялось, и появилась уверенность в себе. Мы начали работать с Тимофеем Александровичем на спектакле «Пиковая дама». В итоге всем составом влюбились в него до невозможности: в то, как он организовал процесс и умел договориться со всеми внутренними цехами. У руководителя ведь всегда колоссальная мера ответственности. Тимофей Александрович превзошел все наши ожидания, был деликатен, тактичен и сердечен. Я играла у него роль беременной служанки, после исполнения которой в моей личной жизни всё и случилось – такое невероятное совпадение. Следующей нашей совместной работой был спектакль под названием «Без слов», который представлял собой некое пластическое высказывание, состоящее из этюдов. Эта работа нас довольно сильно сплотила, позволила почувствовать всеобщее единение. Потом на свет появились «Евгений Онегин» и «Гедда Габлер». Я просто лишилась разума! Тимофей стал первым человеком, который в меня поверил. Поэтому говорить о нём без любви и, не побоюсь этого слова, поклонения невозможно. Я испытываю по отношению к нему невероятную благодарность. И хотя занятость Тимофея Александровича кратко возросла, он всегда рядом. Тимофей Кулябин – тот режиссёр, без которого «Красный факел» на данный момент невозможен. Для меня они неразделимы.
Как вам кажется, можно ли выделить в артистах Тимофея Александровича какие-то характерные черты или особенности, свойственные вашей труппе? Какие качества или профессиональные умения, на ваш взгляд, привлекают Кулябина как режиссёра?
Я думаю, что это абсолютное доверие. Безусловно, мы испытываем и страх, и трепет, и волнение, приступая к работе с ним, но когда речь идёт о Тимофее, то можно быть уверенным в том, что он знает и понимает нас лучше, чем кто бы то ни было. Тимофей Александрович как будто видит своих артистов насквозь, поэтому уходит какое-то актёрское волнение, нет ощущения экзамена. Но если он сидит в зале, то, сколько бы там ни пришло людей, зритель у нас один – режиссёр. В этом заключаются наши сила и слабость одновременно, потому что когда есть вот такое звено, в которое ты безоговорочно веришь, то становишься вдруг как исполнитель качественно сильнее, появляется хулиганское ощущение безрассудства. Что касается профессиональных качеств, я считаю, что у нас действительно уникальная труппа: в каждом из нас живёт вера в наш театр и его традиции. Каждая театральная площадка в нашем городе совершенно особенная: и «Старый Дом», и «Глобус», и «На левом берегу». Бывает так, что в коллективе сердца нет, и он разобщён, есть какое-то разочарование в профессии. Но Новосибирска это не коснулось. Мы стараемся верить в себя и своих партнёров. Периоды бывали разные, конечно: иногда самому начинает казаться, что превращаешься в болото. Но спасает организующее начало – Тимофей Александрович, и в какой-то момент на сцене происходит театр в самом высоком смысле этого слова, когда мы коллективно начинаем мыслить от лица наших героев. Звучит немножко сумасбродно, но я считаю, что без этой безусловной веры не может быть искусства.
Давайте представим на секунду, что у наших читателей вдруг появилась уникальная возможность – проникнуть в театральное закулисье. Назовите, пожалуйста, три самые популярные установки Тимофея Кулябина, многократно повторяемые им на репетициях любой из репертуарных постановок.
Надо подумать… Он регулярно говорит: «Ребята, вы лучшие! Я вами горжусь». Мы всегда знаем, что нас любят: даже тогда, когда ругают. А если он далеко, то всё равно как будто остается с нами, следит за тем, чтобы все были в форме и при работе с другими режиссёрами. Причём это вопрос не только какого-то покровительства, но и тренинга: каждый стремится быть лучше – для самого себя, для конкретного спектакля и для Тимофея Александровича, который в скором времени вернётся из какой-либо поездки. Никто из артистов не расслабляется в его отсутствие. Он подходит к работе очень индивидуально, поэтому каких-то постоянных универсальных реплик не существует. Тимофей Александрович грамотно нас обманывает. Например, ужасно не любит, когда играют любовь, а если и просит об этом, то всегда иронично: «Даша, посмотри на Павла осуждающе, как женщина, которая поняла, что её не понимают». Как правило, это бессменный «дуэт неудачи» – мы с актёром Павлом Поляковым вечно играем нелюбовь. Наш сценический роман всегда иллюстрирует недостаток взаимности с какой-то из сторон. В спектакле «Гедда Габблер» Тимофей так часто повторял: «Да нет любви, её нет». В конечном итоге подсознание вытеснило эту частицу «не», и получилось всё совсем наоборот: степень важности двух людей друг для друга возросла в миллиарды раз.
То есть вам кажется, что как режиссёр он стремился именно к этому?
Мне кажется, что он хотел отсечь всё лишнее, избавиться от напускного, гиперболизированного страдания. Тимофей нас переворачивает, иначе формулирует наших героев, а мы даже не успеваем спохватиться – уже дело сделано. Конечно, не без нашего участия. Мы всегда устремлены к воплощению его замысла. Например, при постановке «Трёх сестёр» он сказал: «Спектакль будет без слов, только русский язык жестов для слабослышащих. Поэтому произносить ничего не будем, помимо какого-то ограниченного звукоряда». Все согласились, выучили текст на языке жестов, поочередно рассказывая его друг другу. А потом он поставил еще одну задачу – взять в руку книжку. Короче, пока мы выполняли все его трудоёмкие указания, все в команде как-то «обнулили» свой страх перед хрестоматийно великой драматургией Чехова: от нас ушла непосильная ноша ответственности, а суть – осталась.
Забавная ситуация была у меня и при подготовке к «Онегину». Мы встретились с режиссёром: «Сейчас будем рассуждать об образе Татьяны», – наивно подумала я. А потом Тимофей дал мне конкретное задание – найти в репетиционном зале «зону Татьяны». Я, значит, озадачилась и замерла на месте, потом увидела окно и твердо решила, что территория моей героини – подоконник, поэтому и приземлилась туда. А Тимофей мне и говорит: «Вот путь твоего поиска, растерянность – настоящая зона Татьяны».
В спектакле «Дети солнца» вы играете модернизированную версию Елены Протасовой – недооценённую жену компьютерного гения, страдающую от патологического невнимания собственного мужа. Знаю, что альтернативную биографию для своих персонажей, застрявших на пороге миллениума, актеры придумывали самостоятельно. Есть ли у вашей героини какой-то реальный или мифологический, литературный прототип?
Спасибо вам за этот вопрос. Когда нам было дано такое задание, конечно, я бросилась к жёнам великих мира сего. Но изучив несколько биографий, я поймала себя на мысли, что как будто начинаю упиваться жертвенностью всех этих женщин. Безусловно, в моей героине Лене эта черта – самоотверженность – тоже присутствует. Но я стремилась создать некий собирательный образ обычной женщины, которая достойна любви и самореализации, а ничего из этого с ней не происходит, и буквально на ровном месте возникает трагедия семьи. Рядом с ней есть мужчина, который готов воплотить её мечты в реальность, но чувства его не взаимны, а есть совершенно другой, не готовый ни к каким жертвам…Мне хотелось «обнулить» чаяния Лены, сделав её в чем-то наивной, эгоистичной, недальновидной, проще говоря, живой.
В одном из своих интервью вы как-то упомянули, что в процессе работы над собственными постановками Тимофей Александрович любит показывать артистам те спектакли его предшественников по аналогичному материалу, которые по каким-то причинам заслуживают его внимания. Проводились ли подобные кинопросмотры при сочинении ваших «Детей солнца»?
Да, Тимофей Александрович периодически устраивает для нас такие как бы «образовательные» просмотры, но они далеко не всегда соответствуют тому материалу, над которым труппа в данный момент работает. Никогда не было цели «подсмотреть», перенять эстетику. До пандемии, например, мы смотрели Фабра, Кастеллуччи. А когда готовились к спектаклю «Kill» несколько лет назад («Коварство и любовь» по Шиллеру – прим.ред.), то смотрели «Эмилию Галотти» Тальхаймера. Проще говоря, он специально делает подборки и собирает видеоматериалы, а потом просто показывает, каков нынче современный театр. Одним из самых больших потрясений для меня до сих остаётся «Божественная комедия» Ромео Кастеллуччи.
В сценической, режиссёрской версии пьесы существует недвусмысленная сцена на квартире Дмитрия Вагина, в которой происходит соблазнение Елены, стремительно обрывающееся при помощи блэкаута. Согласно режиссёрскому замыслу, поддалась ли она искушению?
Это очень хитрая история! Когда мы только приступили к репетициям, я била себя в грудь и кричала на весь зал, что они точно были близки, потому что нравы стали значительно проще. А потом поняла, что в корне ошибалась, поскольку чуть позже, на праздновании Нового года, моя героиня говорит, что «поступки делятся не на плохие и хорошие, а на красивые и безобразные». Я долго не могла понять её логику, произнося этот текст, а потом догадалась: Лена может сколько угодно умолять или требовать, проявлять эгоцентризм или устраивать истерики, но изменять – никогда, потому что у этой женщины есть границы допустимого. Мнимая интрига, созданная в спектакле, – очередное тому подтверждение. Конечно, у них ничего не было. Она чиста перед мужем, отчасти поэтому имеет право быть требовательной к нему. Лена чувствует себя героиней, как бы говоря: «Посмотри же, как я красиво страдаю».
Финал спектакля по-настоящему трагичен, но он открыт для домыслов и трактовок. Как вам кажется, Павел и Елена Протасовы – это семейная пара, у которой больше нет будущего?
Наверное, это главный для меня вопрос. Сознательно задаю его сама себе каждый раз, когда исполняю эту роль. Вероятно, если бы у меня был однозначный ответ, глаза Елены были бы совсем другими в финале. Их общее будущее – это зона тотального непонимания и для моей героини, и для меня лично.
Помимо Елены Протасовой, вам уже удалось сыграть Татьяну Ларину и Машу Прозорову. А сохранились ли в вас какие-либо другие актёрские мечты, есть ли роли, исполнение которых кажется вам наивысшим счастьем, большой удачей?
Да, безусловно. Я бы очень хотела сыграть одну известную историческую персону, но предпочту оставить её личность инкогнито. Надеюсь, что когда-нибудь моя мечта сбудется. Желаю каждому из нас и себе, в первую очередь, максимального количества работы в реалиях сегодняшнего времени.
Если бы вам необходимо было коротко и ёмко описать театр Тимофея Кулябина, то каким был бы ответ?
Это эксперимент и большая любовь!