Ваши спектакли можно увидеть по всей России. В одной Москве в шести театрах ваши спектакли уже идут и в трёх вы сейчас готовите премьеры. Откуда столько вдохновения, ресурса для постановок?
У меня в этом сезоне пока только две премьеры было. Но сейчас из-за того, что всё съехало, январь был действительно сумасшедший: я репетировал в Театре Наций, в Театре Армии и в Театре им. Ермоловой параллельно. У меня в день могло быть по три репетиции в разных местах. Вдохновение беру… да вот отсюда [показывает на лежащие на столе эскизы его нового спектакля]. Раскладываю картинки, смотрю фильмы, слушаю музыку, гуляю. Жена очень помогает, подбирает мне треки и составляет мудборды в Pinterest. Отовсюду напитываюсь и нагло ворую.
А почему для спектакля в Театре-Театре выбрали пьесу Саймона Стивенса «Загадочное ночное убийство собаки»?
Мне позвонил Олег Семенович Лоевский, сказал, что Театр-Театр делает лабораторию. Они только что построили новую сцену и пригласили нескольких режиссёров, которые должны были приехать со своими художниками и поставить спектакль, где декорации – сама сцена. Тогда я и вспомнил про «Загадочное ночное убийство собаки», которое мне когда-то скинул Сергей Осинцев (директор Тюменского драматического театра – прим. ред.), за что я ему очень благодарен. Это история про маленького человека и огромный техногенный мир, который вызывает у героя тревогу и страх. И новая сцена Театра-Театра очень подходила для этого материала. На нашем спектакле зрители сидят прямо на сцене и видят, как в шаге от них поднимается на два метра в высоту сценический круг, делится на сектора и крутится в разные стороны. У них под ногами «низвергается бездна», и они видят все внутренние механизмы машинерии сцены. И это действительно страшно. Там практически дантевская история: внизу ад и эти крутящиеся круги.
По какому принципу вы подбирали команду?
С Димой (Дмитрием Разумовым – художником – прим. ред.) мы делали спектакль «Смерть и чипсы» в театре «Практика» и эскиз спектакля «Чёрный апельсин» в театре им. Пушкина. Мы с ним сработались, и я его позвал. С видеохудожником Мишей Заикановым мы практически все спектакли вместе делаем. А вообще я верю в такое понятие, как карма-кастинг, то есть люди встречаются не случайно. Когда мне нужно было выбрать актёров для спектакля, то ко мне пришли только те, кто был свободен в это время. Напомню, что изначально это была экспериментальная лаборатория, которая шла параллельно с выпуском в театре другого спектакля. Среди этих актёров не было ни одного возрастного, поэтому мам и пап у нас играют молодые. Только потом уже придумалось решение, что это связано с тем, что родители инфантильно себя ведут, что они сами остались подростками. Также карма-кастинг мне помог найти художника по свету и хореографа для спектакля. Ими оказались местные ребята Женя (Евгений Козин – художник по свету – прим. ред.) и Лаура (Лаура Хасаншина – хореограф – прим. ред.), которых я никогда до этого не видел. Так мы и сработались. Вот Женя даже номинантом «Золотой Маски» стал, в первый раз. Я очень рад за него! У Димы тоже первая, вроде.
А у Александра Гончарука четвёртая уже!
Да, я за него особенно сильно болею!
А за себя как же?
За себя ещё сильнее! (смеётся)
Мне Александр говорил, что всегда очень волнительно играть перед жюри. А вы как-то особенно переживаете, когда ваш спектакль смотрят из «Золотой Маски»?
Я больше на этом спектакле волнуюсь за механизм сцены. Он хоть и современный, но всё-таки техника способна предавать. У нас были такие показы, когда одна площадка не опустилась и что-то заклинило. В нашем спектакле если остановится техника, то можно расходиться. Он весь построен на вращении круга, на опускании и поднимании. И я видел, как что-то останавливалось, подбегали люди, подключали компьютеры, что-то чинили прямо во время спектакля. А актёры продолжали работать. Команда перезагружала систему и работа механизмов возобновлялась. Но она может не возобновиться! У нас всегда есть план Б, и актёры к этому готовы. «Show must go on», что бы ни случилось. Но я говорил помрежу, что если механизм совсем остановится и не перезапустится, то нужно выходить к людям и говорить, что возникла такая ситуация и мы вынуждены прерваться. Пока, Слава Богу, такого не было.
Как вы готовились к спектаклю про ребёнка с аутизмом?
Я начал много смотреть передач и документальных фильмов про аутизм, общался с родителями детей с аутизмом. К нам на премьеру приходила семья, в которой растёт такой мальчик. Он тоже пришел. Мне было очень волнительно, как они отреагируют. Родители сказали, что они будто видели на сцене своего сына – Саша Гончарук очень точно взял манеру речи и пластики подростка с аутизмом. Парень тоже остался доволен, сказал, что было интересно, и удивился, неужели он такой же ленивый, как главный герой. Мы посмеялись с его мамой. Вообще, мне родители таких детей часто пишут о том, как важно, что есть такой спектакль, и что нужно говорить об этом. Что это касается всех нас. Мы даже с артистами все прошли тест на признаки аутизма. Оказалось, что мы все в какой-то степени находимся в спектре, зависит от процента. У меня процент оказался достаточно высокий. Но в пределах нормы. Мысль в том, что мы не сильно-то отличаемся и люди с аутизмом не какие-то аутисты, а в первую очередь люди! Люди с аутизмом.
«Золотая Маска» будет вести видеотрансляцию из Театра-Театра. Чего может быть не видно?
На видео, которое вы смотрели, наверняка не было снято фойе. Я прошу, чтобы для трансляции сняли ещё то, что видят зрители, придя в театр. Человек, когда заходит в Театр-Театр, видит в фойе на стендах задачи, которые надо решить. По-моему, они очень сложные. А человек с высокофункциональным аутизмом, как наш главный герой, решает их за несколько секунд.
Какого рода задачи?
Например, найти в огромной картине какую-то фигурку. Я могу потратить на это минут 10, а человек с высокофункциональным аутизмом находит её сразу. Есть задача выбраться из лабиринта или разглядеть какую-то надпись. Ещё висят стенды с именами людей с аутизмом, которые добились больших успехов в спорте, науке, музыке, живописи. Наша цель – начать объяснять зрителям ещё до спектакля, кто эти люди и что они чувствуют.
Как вы изменились после постановки «Загадочного ночного убийства собаки»?
Я стал задумываться, всегда ли я делал то, что от меня требовалось по отношению к близким людям. Всегда ли я был с ними бережным или мог вести себя небрежно? Наверное, это вообще моя тема, все мои спектакли так или иначе про это. Мне захотелось больше с родителями общаться, внимательнее быть к жене и друзьям. Этот спектакль не только про инклюзию. Он про взаимоотношение с другими – это самое важное.