О том, как «строился» «Город Эн»
Вы живете в Самаре, учились в Москве. Как вы оказались в Прокопьевском театре?
С Прокопьевским театром мы знакомы довольно давно — с 2014 года. Когда я только-только окончил институт, я там поставил свой второй спектакль. В этот раз меня позвал Павел Андреевич Руднев на лабораторию, посвященную «неизвестной классике известных классиков». Нужно было поставить небанальные произведения авторов, которых все знают или никто не знает. В предложенном списке был «Город Эн». У нас в Самаре есть общество любителей Добычина (автор романа Леонид Добычин — прим. ред.), которое состоит из одного человека — киноведа Валерия Бондаренко. Короче, я с этой фамилией был знаком. И подумал: конечно, это большой риск, но можно попробовать — когда еще зайдешь с таким текстом в театр.
Тем более, что «Город Эн» ни разу еще не был поставлен на сцене! А как ваше отношение к тексту менялось от лаборатории до выпуска спектакля?
Менялось очень сильно. Надо начать с того, что я вообще с большим трудом его дочитал. Лаборатория уже приближалась, мне надо было ехать, а я понимал, что не могу прочитать роман физически. Я там вязну, застреваю где-то внутри. Тогда я начал выписывать на листы краткое содержание глав. Потом оказалось, что краткое содержание выписать невозможно, потому что оно и так краткое. Я помню, как утром перед вылетом дочитывал и думал, что весь роман, систему внутренних рефренов и поворотов истории, ты можешь понять, только если целиком прочитаешь.
На первой репетиции мы разобрали одну главу. Когда читали, сразу хотелось залезть в Гугл, посмотреть значения непонятных слов, найти места, которые упомянуты. Артисты немного запаниковали. Родилось ощущение, что мы сидим перед кучей разобранного конструктора, который не можем собрать. Из этого ощущения родился ход эскиза: мы играем не сам роман, а спектакль о том, как мы делали спектакль.
Вам роман не понравился?
Мне нравятся сложные вещи. Я сам не мог понять, почему мне сложно его читать. Текст просто засыпает бездной деталей с первой страницы. Когда нет главного, ты как будто тонешь в бесконечном потоке вещей. И это стало ключом, проблема стала решением: сам процесс чтения романа и есть спектакль.
О том, почему и автор, и мы — герои спектакля
Жанр постановки вы определили как «записки на полях». Значит, вы что-то новое привнесли в текст. Что?
«Записки на полях» — оттого, что это не что-то целое, а мозаика. Когда пытаешься делать традиционную драматургию и играть сценами, получается не Добычин вовсе, пропадает ценное для меня ощущение микромира максимально отдельного человека. Мы попробовали совместить текст с биографией автора, добавить смысл, что главный герой — это он. Каким-то странным образом получилось, что и актер, который исполняет эту роль (Михаил Дмитриев), чем-то похож на Добычина.
Без биографических деталей сложно понять, что это очень личная вещь для человека, который принципиально не хотел быть в «мейнстриме», был на обочине обочины. В программку мы включили информацию, которая проясняет изначальные координаты. Спектакль превратился во взаимоотношения главного героя произведения и нас — людей, которые исследуют.
То есть герои, которых вы назвали «Исследователями», — это читатели романа?
Это мы сами. Каждый зритель является исследователем романа. Он смотрит, видит, читает. Зритель тоже находится в позиции запутавшегося человека, который на ходу собирает роман в голове.
О подростках в зале и Моргенштерне
Я смотрела запись спектакля, и в зале сидели подростки, будто школьный класс. Это обычная аудитория «Города Эн»?
Театр пробовал приглашать детей. В конце концов это роман взросления, герою девять-десять лет. Мне кажется, восприятие подростков способствует подходу, когда тебе не разжевывают материал, а можно самому пофантазировать. Я не знаю, насколько много их ходит, но мне кажется, что это прекрасно. Было бы здорово, если бы спектакль оказался одинаково интересным и взрослым, и детям.
Дети больше всего оживились на песне Моргенштерна. Почему она вставлена в спектакль?
Я попросил артистов выписать, что им больше всего понравится в их главах. Мы сели за столы, и каждый озвучил какую-то реплику, деталь, информацию. В том числе была фраза: «Жалко, что наука изобрела это так поздно, а то сейчас мы бы смогли услышать голос Иисуса Христа». Это забавно. Они там патефон слушают, и мы вот тоже обладаем какими-то технологиями, а лучше бы Иисуса Христа послушали. Роман же тоже про какую-то нелепость жизни, про сопоставление несопоставимого. Тут Толстой умер, а тут каша пригорела. И неизвестно, что из этого для тебя страшнее.
О сценографии и фотографии в кактусе
Как родилась идея оформления пространства?
Уже на эскизе мы придумали ряд столов и проекцию. Художники не любят доделывать чужие эскизы, но мне удалось сделать так, чтобы Игорь (художник спектакля Игорь Каневский — прим. ред.) подхватил идею. Он меня поддержал, я его направил, и мы вместе поняли, какие еще можно придумать приемы, чтобы раскрыть текст. Игорь предложил, чтобы камера снимала, а мы что-то под нее подкладывали.
Благодаря камере видно, что фотография Добычина стоит в горшке с кактусом.
Да-да-да. Кое-где спрятаны фотографии Добычина, одна из них в кактусе. Показалось, что он такой же, как кактус. Какой-то…
Отстраненный?
Да! Что такое кактус? Вроде растение, вроде не растение. Вроде домашнее, вроде нет. Показалось, что Добычин чем-то на него похож.
Зрители рассматривают стол?
Кто-то рассматривает, в основном после спектакля. А когда приезжали критики «Золотой Маски», они прямо попросили открыть и разглядывали, что-то искали. Вообще предполагалось, что зрители будут рассматривать, и мы старались, чтобы на столе не было случайных предметов. Это, конечно, утопия, но там есть книги, которые упоминаются в тексте. Когда будем играть в Москве, попрошу актеров снять в конце полиэтиленовые пакеты. В Москве больше людей, которые смогут воспринять всё в более широком контексте, чем в Прокопьевске. Ну и больше людей знает, кто такой Добычин, наверное.
О том, зачем нужен «Город Эн»
Чему вы научились, работая над спектаклем?
После него у меня появилось навязчивое желание использовать камеру везде, но оно быстро прошло. Вообще я научился тому, что к любому тексту можно найти подход. Надо просто понять, где искать. Я понял для себя, что, если ты очень долго что-то не находишь, значит, не там ищешь. Это научило рисковать.
У меня такое ощущение: чем сложнее задача, которую я сам себе ставлю, тем больше усилий нужно, чтобы ее решить. Я не могу, когда «примерно понятно». Мне интереснее работать, когда задача кажется невыполнимой.
Поэтому и выбрали экспериментальный жанр?
Я в таком формате работаю нечасто, просто в этом случае что-то сошлось и получилось. А так сама идея, что в театр надо привносить новые названия, мне кажется очень правильной. Я стараюсь по мере сил это делать: как правило, ставлю прозу, а не пьесы, да еще и ту, которую не все знают. Мне кажется, это очень важно.
Почему постановка «Города Эн» возникла именно сейчас?
В романе есть ощущение глобального, шумящего мира вокруг и совсем микроскопической жизни ординарного человека. Это, наверное, очень актуальная вещь, потому что всё время пытаешься заблокироваться, сделать так, чтобы в тебя не поступала информация, которая может эмоционально вывернуть. Как этого избежать? Как сохранить внутреннюю гармонию? Наверное, роман помогает найти равновесие. Да и потом, это же история мальчика, который пытается со всеми дружить, а с ним не хотят. Наверное, здесь есть что-то личное для меня, и сейчас захотелось об этом сказать.