Про суперсилы
Я знаю, что в процессе подготовки Анна Абалихина [хореограф — прим. ред.] предлагала вам обнаружить суперсилы. Расскажи, какая твоя суперсила и как ты к ней пришёл?
Для меня это очень сложный опыт. Я человек, который больше работает с формой, с другим неперформативным направлением. Перформанс для меня всегда был закрытой историей, я, если честно, не очень-то желал туда попасть. Каждый раз меня туда вбрасывают, а я сопротивляюсь. Когда начались тренинги, я не понимал, как пользоваться предложенными инструментами. В один прекрасный день Аня дала нам тренинг по презентации себя, и я осознал, что могу использовать то, что у меня уже есть и что было по природе. Так Аня меня «вскрыла». Этот день был лучшим. Я понял, что могу пользоваться и этим, и тем, и никто мне не скажет, что это правильно, а то – неправильно. Во мне до сих пор есть балетная дисциплина и мысли, что могу что-то делать не так. Когда мы уже думали над тем, у кого какая тема будет в музее, мне всё равно хотелось, чтобы за меня решил кто-то другой. Я не стесняюсь об этом говорить. Мы с Аней решили – почему бы не взять какие-то самые простые, элементарные движения и сделать из них «произведение искусства»? Это потом уже пришла идея сделать dance kitchen: как «приготовить» танец? Ведь есть простые ингредиенты, из которых можно приготовить блюдо. Мне это понравилось, это моя тема, я так на кухне делаю. Потом мы начали проговаривать текст последовательно и структурировано, но я почувствовал, что он не работает для меня в таком ключе. Мне было легче говорить своим языком. Мне в итоге посоветовали быть таким «дружелюбным соседом Человеком-пауком» (смеётся), говорить легко, даже немножко плавать в речи. Когда я начал отрабатывать заученный текст, Аня прямо перед показами в ММОМА сказала: «Стоп». Ещё паузу такую выбрала… «Ты же понимаешь, что у тебя за суперсила? Это твоё обаяние». Я опешил. А потом, когда уже пошла практика в музее со зрителями, я понял, как эта суперсила работает.
Вы показываете свои перформансы пять раз за сеанс, в день играете два таких сеанса. Как в этом ритме не сойти с ума?
На генпрогоне ко мне подходили ребята и спрашивали: «Как не растратить себя? Ведь приходит много людей, которые забирают твою энергию». Прежде всего, у меня есть волшебный браслетик, который не позволяет другим жрать мою энергию (смеётся). Я сам себе это придумал. То есть где-то прочитал и решил, что у меня такой будет. И он морально помогает, пускай это будет моё маленькое волшебство, маленький лайфхак. Но основной момент в том, что не надо поддаваться собственным мыслям и оставаться честным. Я ничего не требую от зрителей в начале перформанса, но когда я начинаю говорить с ними, понимаю, что от них мне много возвращается. Этого вполне достаточно, чтобы провести вторую половину выступления в своем Месте Самовыражения [квадрат на полу, где Андрей показывает импровизацию — прим. ред.] в тишине. Максимально сохранить себя – тоже суперсила.
Про бытовые движения
Ты просишь зрителей показать какие-то бытовые движения, из которых затем складываешь импровизацию. Были ли с этим какие-то сложности?
Два года назад, когда текст ещё был сырым, я говорил про простые бытовые движения на низком, среднем и высоком уровне, но это оказалось не очень понятным для зрителя. Сейчас я отшлифовал текст таким образом, чтобы всё было наглядно. Например, вы ложитесь на кровать – это низкий уровень, я беру кружку со стола – это средний уровень, я открываю шторы высоко – это высокий уровень. Так это стало работать.
Прям небольшой мастер-класс по современному танцу!
Именно. Но иногда в прошлом сезоне меня люди спрашивали: «А что такое бытовое движение?» И это прикольно! Поэтому сейчас я сразу даю примеры движений, которые присутствуют в нашей повседневной жизни: как вы едите круассан, как вы берете вилку с ножом, как вы просто элементарно ходите, сначала вперёд, а если забыли что-то, то назад. Мы можем не осознавать, что это бытовые движения, поэтому я пытался объяснить людям, что они уже танцуют в жизни. Я давно понял для себя, что у меня весь телесный и танцевальный опыт переходит в быт. Люди, так скажем, обычных профессий, приходят к нам танцевать и привносят свои движения в наш мир. А мы, артисты, со своим огромным танцевальным багажом приходим в мир обычных движений. Мы шагаем назад, нам надо вернуться к истокам движения. Это очень интересно, и уже два года меня не отпускают эти мысли. Танцовщикам необходима новая информация, а откуда её брать? Из жизни. У нас уже много телесной информации, и кажется, что ты уже всё знаешь. А просто чуть-чуть вернуться назад, к простому бытовому движению, — и можно перевести его в своё тело, развить эту форму, наполнить, выстроить телесную архитектуру, понять её эмоциональную окраску, поиграть с темпом, уровнями, присвоить себе. Вот это круто.
Про танец в музеях
Музейные стены и окружающая тебя выставка как-то влияют на твой танец? Или наоборот, ты больше украшаешь этот зал?
Два года назад [на премьере — прим. ред.] была другая выставка. Тогда в моём зале висели огромные коконы, паутина из ленты, которой огораживают при ремонтных работах, и фотографии леса. Атмосфера в зале была довольно мрачноватая, но это состыковалось со мной. Пространство было вытянутое, зрители могли находиться почти вокруг моего Места Самовыражения. Сейчас выставка изменилась, я выступаю в другом зале, он светлее. В одном углу лежат советские красные мячики, в другом стоят детские кроватки разного размера. Не хотелось бы вернуться в тот же зал, ведь перформанс – это живая история. Классно показываться в другом пространстве, чтобы это было мобильным, чтобы это жило. Приятно, что из-за этой общей мобильности перформанса и выставки мы в какой-то момент соединяемся, чтобы создать определённую атмосферу, и потом спокойно расходимся. Никто никого не перетягивает.
Танцы в музеях — довольно популярная тема, вдохновляющая многих хореографов и деятелей искусств. Ты сам, например, участвовал в съемках фильма Дианы Вишневой «Слепок», где вы танцевали в зале ГМИИ им. Пушкина. Теперь ты выступаешь в ММОМА. Как думаешь, почему связь искусств так притягивает артистов? Что ты как артист чувствуешь, когда находишься среди произведений искусства и вдруг сам становишься одним из них?
У меня мурашки пробежали. Никогда так чётко это не осознавал. Когда ты становишься частью искусства, слава богу, в моменте нет мыслей по этому поводу. Но ты понимаешь, зачем ты там находишься, что ты там забыл, а в процессе начинаешь расслабляться и соединяться с пространством. При этом ты понимаешь, что Пушкинский – главенствующий музей, и ты там лишь небольшая часть всего представления и образа. В ММОМА история в целом похожа. Чтобы было комфортно , мне нужно чётко понимать, какие функции я здесь выполняю. Неважно, маленький или большой музей, всё равно это отдельное государство. Я не хочу заходить туда со своими устоями и командовать. Пространство музея всё равно создает правила, ты должен им подчиняться. Это нормально. Современное искусство иногда давит, тебе в нём работать, поэтому нужно подстраиваться. Это тоже очень живая история.
Про обратную связь
Последняя часть перформанса называется speed dating, любой зритель может побеседовать лично с каждым артистом. Что ты получаешь от этой части?
Один раз мне задали вопрос: «Есть ли вы в тиндере?» Люди очень разные, они не говорят только об искусстве. Им дали шанс задать любые вопросы артисту, вот они любые и задают. Но это было очень интересно, хоть тему с тиндером я постарался побыстрее закрыть. Я помню, как люди брали меня за руки и говорили спасибо, а я думал: «Господи, может, ты всё делаешь правильно?» При общении нет каверзных вопросов, наоборот, в этом году люди интересуются глобальными вещами: «Не жалко ли себя, твоё тело, твою энергию?», «Вы уже так долго танцуете, вы не устали?» Ещё до speed dating я считываю людей на перформансе. Есть те, кого сразу можешь запомнить, их глаза, которые отзываются, говорят с тобой без слов. Это супер, такой адекватный обмен, когда никто никому ничего не должен, но есть классная человеческая поддержка.