Андрей Бурковский

"Солнечная линия", Центр им. Вс. Мейерхольда, Москва

Вы служите в МХТ им Чехова уже несколько лет, а стоило только принять участие в спектакле другого театра и сразу номинация на «Золотую маску». Вы удивились, когда узнали?

Я очень обрадовался. Мне все позвонили и поздравили.

Обычно, если актерам задать вопрос, что значит для них такие награды, то все начинают лукавить. Для вас это является признанием того, что коллеги видят в вас серьезного драматического артиста ?

Мне кажется, что в «Золотой маске» даже номинация – уже победа. Вообще, в театре все субъективно. Поэтому очень приятно. Я, может быть, старомоден, честно, но это знак качества. Это как бы театральный «Оскар». Какой-то киношный продюсер был на «Солнечной линии» – а он вообще ненавидит театр – и его просто «разорвало», ему очень понравилось. И он рассказывал человеку, который к театру не имел никакого отношения: «Этот спектакль – просто бомба. Тебе надо идти обязательно». У нас 5 номинаций на «Золотую маску». Что лукавить-то? Я был очень рад.

Вы с Виктором Рыжаковым знакомы еще со времен Вашей учебы в Школе-студии. Вы участвовали в его спектаклях, но после выпуска в работе не пересекались. Как Вам поступило предложение сыграть Вернера в «Солнечной линии»?

Самые лучшие работы делаются случайно. Я помню как сейчас: это был капустник в МХТ на Старый Новый год. И Виктор Рыжаков мне еще до начала сказал: «Хочу с тобой поговорить. Есть работа такая…» Я спрашиваю: «Хорошая пьеса?» Он говорит: «Очень!» – «Сколько народу?» – «Два». – «В каком смысле?» – «Мужчина и женщина» – «Кто женщина?» – «Ну, вот есть такая артистка Пересильд» – «Это очень хорошая артистка. Что за пьеса?» – «Не могу сказать, прочитаю вам сам». Мы встретились. Я с Юлькой был знаком так, шапочно. Мы проржали, проплакали, поняли, что это класс, поверили в это – и начались у нас репетиции.

Вы не были знакомы с этой пьесой до начала работы. А ведь драматургия Вырыпаева в творчестве Рыжакова занимает большое место. Он с вами разговаривал об этом?

Я очень хорошо знаю Виктора Анатольевича, а сейчас мы с ним очень близкие друзья, как и Юля. У нас вообще компашка, мы называем ее«РыжПерБур». В работе с Виктором Анатольевичем надо извлекать суть из того, что он говорит. А суть там очень серьезная. Поскольку я знал, как с ним работать, то мне было очень интересно, как он раскрывает этот текст. Потому что он всегда контрапунктно разбирает. Просто его надо слышать. Как любого режиссера. И делать. Вот и все.

Те проблемы, с которыми сталкиваются герои в «Солнечной линии» знакомы и понятны многим независимо от возраста. При этом хочется посочувствовать и Вернеру, и Барбаре одновременно. А каким вы хотели показать своего персонажа?

А вы с Юлей уже говорили?

Еще нет.

Она вам обязательно скажет:«Было такое место в пьесе, когда ребята все время хохотали и говорили…». Там есть такой момент: «Дорогая моя, ты просто бриллиант!» И это все время на репетиции было очень смешно. Она говорит: «Чего вы ржете? Что смешного-то? Каждая женщина хочет, чтобы ей сказали, что она – бриллиант». Она обязательно это скажет.
Я не люблю говорить про то, что у меня спрашивают журналисты: «Что вы хотели сказать этой ролью?» Я говорю: «Я посмотрю, что напишут критики – и потом все вам расскажу». Про этот спектакль я могу точно сказать хотя бы одно – это терапевтический спектакль. И если человек, который придет домой после этого спектакля, вдруг замахнется на свою жену и остановится, или начнет разговаривать про разделение квартиры и вспомнит спектакль, это уже будет конкретная победа. Мне некоторые люди говорили, что ловили себя на этой мысли. Очень много разных реакций в зале, которые мы очень любим наблюдать. А режиссер присутствует на каждом спектакле. И он все время смотрит за людьми.

Возвращаясь к «Солнечной линии». Вы создаете впечатление перфекциониста в работе. Как вам работалось с Юлей Пересильд, которая тоже обладает этой чертой?

Знаешь, что было самое главное? И режиссер говорил: «Самая удача – вам верится, что вы семья. Что вы реально совпали». Это самое важное. Так вот, про Юлю. Она обязательно скажет такое: «Все не могут репетировать уже – а я репетирую. Все не могут играть – а я могу». Тут наоборот. Она уже умирала, а я говорю: «Ребята, надо репетировать». Юлька тоже перфекционист. Но она проиграла этот бой в перфекционизме. (Смеется). Вообще для меня репетиция – любовь. Спектакльсо временем должен играться лучше. А не хуже, как это бывает обычно. А если он хуже становится – его надо закрыть. Сейчас, спектакль другой уже. Мы же постоянно его меняем.

В конце прошлого сезона у вас была еще одна премьера — «Человек из рыбы». Юрий Бутусов отличается от других режиссеров своей особой работой с артистами. Что вам дала эта роль?

Я на банкете Юрию Бутусову сказал: «Юрий Николаевич! Все, когда с вами репетируют, хотят повеситься. Выпускают футболки: я пережил выпуск с Бутусовым! Уходят, приходят, умирают… Я вам так скажу. Приятнее атмосферы я не видел вообще. Просто праздник!» Он на меня смотрит…(Смеется). Мне было невероятно интересно. Я просто человек такой, легкий на подъем. Этюд? Пожалуйста. Спасибо моей школе. Очень интересно, как он [Бутусов] ведет. Он повторяет все время: «Что за парень?» И это очень интересно. В перфекционизме меня не переплюнуть, поэтому – пожалуйста. Так будем? Давайте так. Мазаться здесь краской? Пожалуйста. Может, он толстый? Пожалуйста. Слепой? Пожалуйста. Что я только не предлагал… Надо просто делать. Наотмашь.

Вы в своих интервью всегда с большим пиететом говорите о Школе-студии МХАТ, а никогда не было желание там преподавать?

Открою секрет. Мне Олег Павлович Табаков предлагал преподавать, когда я еще был на третьем курсе. Я сказал – это как-то неправильно. Меня и Игорь Золотовицкий звал потом, но… У меня есть разные мысли, но это большая ответственность. И это просто очень тяжело, потому что надо заниматься этим полностью. У меня сейчас большая занятость в театре, в кино. Я же перфекционист. А это целый курс надо набрать. Олег Павлович всегда говорил: «Ты про профессию еще больше узнаешь, если ты будешь преподавать». Я согласен, может быть, но пока я не готов.