О пьесе Равенхилла и замысле спектакля
Почему ты решил ставить спектакль по циклу пьес Марка Равенхилла?
Несколько лет назад друзья предложили мне сыграть в пьесе «Преступление и наказание» из цикла «Shoot / Get treasure / Repeat». Тогда процесс застопорился, но я влюбился в текст и время от времени к нему возвращался. Мне нравилось, как он написан: простым, но при этом чрезвычайно хлестким и жестким языком. Расстановка слов в нём создаёт музыкальное впечатление. Уже после я прочитал весь цикл, начал формулировать, какие смыслы меня привлекают в нём, стал искать способы сценического воплощения. А в эпизоде, с которого всё началось, в спектакле играют Алиса Кретова и Петя Скворцов.
Видел ли ты одноимённый спектакль Волкострелова и Александровского?
Нет, я только слышал и читал об этой постановке. Но поскольку большинства пьес нет на русском языке в открытом доступе, я обратился к Семёну Александровскому, и он любезно поделился переводом, который они делали для своего спектакля.
Из шестнадцати пьес ты выбрал всего шесть. Почему именно эти?
Я старался выбирать тексты, которые мне близки и сильнее всего зацепили. Важным фактором было и то, как распределить роли среди моих однокурсников. К тому же, если ставить все шестнадцать пьес, получится эпическое полотно продолжительностью около восьми часов, а хотелось уложиться в два. Поэтому ограничился шестью эпизодами. Кстати, сам Равенхилл в предисловии даёт разрешение ставить эти пьесы как вместе, так и по отдельности, не соблюдая порядок.
О войне и эпическом театре
Для меня твой спектакль о том, что война, однажды начавшись, уже не прекращается, она проникает в голову. И про то, что насильственное насаждение свободы и демократии — худший из военных сценариев, ведь он строится на самообмане, вере в благородную цель насилия. А какая из тем была смыслообразующей для тебя?
Война — вечное понятие, сродни любви или смерти. Наш спектакль о войне как способе существования людей, формуле жизни. Для меня было открытием, что сколько люди ни живут, они всегда воюют. Речь не только о военных конфликтах, которые оказываются самым жутким проявлением глобальной войны. Меня интересует война как отсутствие диалога: когда люди отказываются слушать и понимать друг друга, ссорятся на кухне и ежедневно конфликтуют с окружающими. Я это замечаю за собой и вокруг. В пьесе «Война и мир» персонаж Солдат без головы повторяет: «война идёт, и идёт, и идёт, и идёт, и идёт…» — это состояние общества и людей меня чрезвычайно взволновало. Мне хотелось поговорить о нём, спросить, может ли общество жить иначе? У меня нет ответа, но уже сам вопрос полезен, он помогает осознать, что живешь в военном потоке.
Название спектакля и цикла пьес отсылает к видеоиграм. Можно ли говорить, что эта отсылка повлияла на сценическое решение?
Сначала я хотел перевести и адаптировать название на русский язык, а потом понял, что это бессмысленно. Слова «Shoot / Get treasure / Repeat» — формула шутеров, жанра компьютерных игр. Их не имеет смысла переводить, потому что игровые термины связаны с англицизмами. А имеет ли оформление спектакля отсылки к компьютерным играм? Можно и так считать.
Я увидела параллель с играми в отстраненном существовании и механистических движениях актёров.
Прежде всего, мы отталкивались от эпического театра Бертольда Брехта. Он проводил разницу между аристотелевским театром, который воздействует на чувства зрителя, и эпическим, влияющим на разум. Миссия последнего — заставить людей задуматься, что-то сделать. К персонажам брехтовских пьес сложно подключаться, позиция зрителя отстраненная, он видит картину целиком. Цикл Равенхилла восходит к традиции эпического театра, поэтому мне хотелось, чтобы зритель не подключался к персонажам, а испытал замешательство и задумался, что с ними не так, почему они так говорят и не слушают друг друга.
Об актёрском существовании
Для показа на «Золотой Маске» в спектакль были введены несколько артистов, но кажется, что их органика никак не проявляется, единожды найденный рисунок ролей остаётся строгим.
Спектакль три раза менял исполнителей: первая версия была выпущена в 2019 году на Винзаводе, в другом составе мы пересобрали его для премьеры в «Практике», а перед показом на «Маске» ввели новых артистов. И если вглядываться в нюансы, небольшая разница в игре становится заметна: у всех разные психофизика, речь, тело. Но я обозначал для каждого нового актёра реперные точки, и мы вместе находили звучание, которое мне видится каноническим для той или иной пьесы. Сила хорошо написанного текста в том, что при его чтении появляется определенное интонирование, поэтому при вводах не приходилось раскладывать его по нотам, мы просто проговаривали нюансы. Поэтому в какой-то момент введённые артисты начинали говорить, как предыдущие исполнители, даже если не видели их игру.
В спектакле используются таблички с ремарками. Артисты молча поднимают их, обозначая действие персонажа. И это отстраненное и безэмоциональное обозначение ситуации оказывают леденящее воздействие. Как родилась идея с этими табличками?
Это очень удачная находка нашего художника Валеры Чтака. Я хотел избежать психологического обыгрывания жёстких историй, которые происходят в пьесах и искал более унифицированный ход. Возникла идея, что всю эту жесть можно сохранить в тексте, и Валера предложил сделать серию деревянных табличек. Мне это показалось довольно парадоксальным, но адекватным ходом. Его достаточно для представления о том, какие ужасы люди могут делать по отношению друг к другу. На самом деле, и у Брехта, от традиций эпического театра которого мы отталкивались, тоже использовались надписи, обозначавшие место действия.
В финале артисты исполняют ораторию на основе зауми. Что именно они поют?
Поскольку спектакль текстоцентрический и на протяжении двух часов формирует смыслы, хэштегами повторяет понятия свободы и демократии, то хотелось, чтобы в финале артисты уже не облекали мысль в слова. Идея была в том, чтобы смыслы растворились в музыке. Поэтому мы обратились к текстам русских футуристов, которые вели поиск нового языка, поэзии за пределами слов. Наш композитор Дима Аникин написал ораторию на текст Алексея Кручёных под названием «Высоты». Он состоит из серии гласных, расставленных в определённом порядке. Это утопичная оратория к будущему. Могут ли люди общаться не с помощью агрессивных слов и действий, а посредством звуков? Здесь есть поле для интерпретаций. Мне нравится, когда возникают разные версии.
О пространстве и свете
Спектакль играется в Музее Москвы, а задумывался на Винзаводе. Что добавляет в него пространство? Мог бы он существовать в обычной сценической коробке?
Пространство для спектакля очень важно. По сути, оно и является декорацией, диктует дополнительные смыслы. На Винзаводе нужно было спускаться в подвал, и возникала отсылка к бомбоубежищу. В гигантском ангаре Музея Москвы появилась мощная перспектива с длинными коридорами, с колоннами. Я не представляю этот спектакль в обычном блэкбоксе. Наверное, он возможен и там, но важные смыслы, которые задаются пространством, будут потеряны.
«Shoot / Get treasure / Repeat» номинирован на «Золотую Маску» за свет. А ещё освещение играют важную роль в твоём недавнем спектакле «Дыры». Как ты выстраиваешь работу с художником по свету?
Мне нравится, когда освещение задает декорацию спектакля, рисует объемное пространство. Оба спектакля получились минималистичными, и свет играет в них определяющее значение. В «Shoot / Get treasure / Repeat» мы имеем дело с готовой фактурой здания и дополняем её световыми приборами, инсталляциями. В «Дырах» тоже нет большой декорации, внешнего оформительского решения. С художниками по свету — что с моим другом Егором Чечкиным, что с Ильей Пашиным — мы работали в синергии, обсуждали решения. В «Дырах» мне хотелось, чтобы довольно большое пространство дробилось на сегменты и при этом до финала не открывалось бы целиком. Илья фонтанировал всевозможными решениями, сочинил структуру с лампочками и светящимися палками — и воплотил мои слова во конкретную форму.
О новом спектакле и будущих работах
«Дыры» тоже современная пьеса, как и «Shoot / Get treasure / Repeat». Как ты нашёл её и что в ней тебя зацепило?
Как и с циклом Равенхилла, мне было важно музыкальное впечатление. Пьеса Лидии Головановой меня увлекла, прежде всего, музыкой хлесткого и ироничного диалога, который с первых слов лихо складывается. Я поначалу даже не очень понимал, что там творится: продавщицы на рынке считают овощи, но всё непросто, между ними происходит что-то интересное. Мне безумно понравились авторские комментарии, которые Лида оставила в тексте. «Дыры» напомнили текст Беккета «В ожидании Годо», который в свое время на меня произвёл колоссальное впечатление и во многом определил мой взгляд на театр. Только тут не два старика, а две девушки, но они тоже находятся в предвкушении чего-то большего — считая овощи или разговаривая о космосе. Одна из них боится вырваться из привычных паттернов, границ и рамок, а другая смотрит на это с радостным ощущением. Это история о том, что на самом деле ты хозяин своей жизни, никто не придет и ничего тебе не даст. Только ты сам можешь, как лягушка, взбить пену и по ней выпрыгнуть в космос или остаться и пересчитывать то, что имеется прямо сейчас. Конечно, шагать в неизвестность безумно страшно, но у героинь происходит внутреннее изменение, и этим они отличаются от персонажей «В ожидании Годо».
Работаешь ли ты сейчас над новым спектаклем?
Нет, в данный момент я «собираю камни» и раздумываю о том, что хотел бы сделать дальше. Есть предложения, которые на меня сверху упали, и я их воплощаю. Но собственный замысел только формирую, поэтому пока не могу поделиться чем-то конкретным.