Алексей Франдетти

«Онегин», Театр на Таганке, Москва

Фото: Юрий Богомаз

Как возник «Онегин»

Как родилась идея создать мюзикл именно на основе оригинальной канадской постановки?

Многие идеи как оригинального мюзикла, так и нашей постановки, растут из оперы Чайковского. Около пяти лет назад мы с Анастасией Пугашкиной [сценограф, художник по костюмам мюзикла «Онегин» – прим. ред.] должны были ставить оперу «Евгений Онегин» в Нидерландах. Мы полностью проработали материал, придумали классные решения – а спектакль не случился. Но «свой» «Евгений Онегин» был у нас уже «в столе». И вот, в какой-то момент в одной из рассылок от мюзикловых компаний-правообладателей я увидел новость о лицензировании мюзикла «Онегин».  Я очень заинтересовался – нашёл канадскую постановку, послушал её и обратился к Насте Пугашкиной, сказал: «Вот оно!». Как раз к этому моменту, после успеха «Суини Тодда», мы с Ириной Апексимовой [директор — прим. ред.] начали думать, какой же будет моя следующая работа в Театре на Таганке.

В итоге спектакль оказался абсолютно не похожим на то, что мы придумали для оперы, за исключением одного-единственного платья жёлтого цвета, цвета «безумия», у Татьяны на балу – для нас это было важно. Но так — одна идея помогла родиться другой.

Кстати, у нас был ещё один проект, который мы хотели осуществить на базе музыкального материала канадского «Онегина» — в музее-заповеднике А.С. Пушкина в поселке Большие Вязёмы в Подмосковье. Но спектакль родился именно на сцене Театра на Таганке, чему я очень рад.

Канадские авторы бережно обошлись с первоисточником, сохранили заложенный смысл и образы героев. Но в то же время это этакий «свежий взгляд». Какое решение зацепило больше всего?

Больше всего меня зацепила музыка и то, с какой залихватской наглостью, хулиганством, были решены все музыкальные композиции. Это инди-рок, в хорошем смысле слова «цыганщина», которая особенно заложена в большом открывающем номере спектакля – и это стало ключом для общего решения. И, конечно же, очень понравилась сцена с письмом Татьяны, самый «цепляющий» для меня номер. Кстати, я переводил его очень долго, понимая, что зритель будет максимально внимателен к тексту – это не могли быть стихи Пушкина в чистом виде из-за другого эквиритмического рисунка. И я целый месяц складывал строчку за строчкой, как сложный паззл.

А были какие-то изменения или дополнения для российской версии?

В оригинальном мюзикле, наверное, не столь важно чёткое следование материалу. Например, письмо Татьяны к Онегину несёт не няня, а Ольга. Но, когда я это увидел, решил этот ход убрать и вернуть няню. И дальше родился небольшой номер Никиты Лучихина [исполнитель роли Няни и Трике – прим. ред.] – путь няни к Онегину сквозь дождь, снег и ветер. Эта минутная реприза всегда срывает аплодисменты.

Также один музыкальной номер в начале второго акта специально дописали для нас. Но, в итоге, мы его не использовали — первый акт заканчивается на тревожной ноте, Ленский вызывает Онегина на дуэль. В оригинальной версии дальше продолжается такой весёлый «разгуляй», и только потом идёт переход к серьёзной арии Ленского. Мне же хотелось эту драматичность сохранить изначально, поэтому весёлый номер мы вырезали.

О Пушкине для современной молодёжи

Воспринималась ли постановка как некий челлендж: сделать историю понятной для молодых зрителей и не такой скучной, как опера или книга в понимании некоторых подростков?

Многим подросткам сегодня сложно читать Пушкина, потому что огромное количество времени они проводят в гаджетах, – это уже реалии, и с этим ничего не поделаешь. А я всё время вспоминал, как в подростковом возрасте любил Пушкина, особенно «Евгения Онегина». И мне изначально хотелось, чтобы хоть кто-то из приходящих в зал, даже если это будет два-три человека из тысячи, полюбил бы Пушкина. Если это так – значит, миссия выполнена. Это и был главный челлендж.

Ваша основная идея – показать драму отношений «вне времени», не привязываясь к конкретной эпохе?

«Евгений Онегин» — гениальное произведение, поэтому временной контекст накладывает только внешние проявления, но суть остаётся одинаковой и тогда, и сейчас. Всё же очень просто: девочке нравится мальчик, мальчику не нравится девочка, а потом ему начинает нравиться эта девочка. И мы шли исключительно от музыки.

О кастинге и разных составах

Как выбирали артистов на главные роли? Наталья Инькова и Софико Кардава [Татьяны — прим. ред.] кажутся очень разными по типажу и темпераменту, как и Павел Лёвкин и Максим Маминов [Онегины — прим. ред.].

К выбору артистов я всегда подхожу очень внимательно. Бывают и открытия, и разочарования, и сюрпризы. Например, когда я только задумывался о постановке спектакля, не видел Павла Лёвкина в роли Онегина тембрально. Мне казалось, у Паши драматический тенор, а в партии прописан баритон – и его «сладкоголосье» будет здесь «в минус». Но Паша уговорил меня попробовать его на эту роль – и, когда он на прослушивании показал материал, мы поняли, что это – наш Онегин.

А дальше нужно было выбрать ещё один состав артистов. Мы с Арменом Погосяном [музыкальный руководитель – прим. ред.] перебирали в голове, кто это может быть – и подумали о Максиме Маминове. Армен часто работает с Максимом, а я встречался с ним только при подготовке проекта «В джазе только девушки» в ШДИ – он был блистателен в репетиционном процессе. Я позвонил Максиму, попросил записать видео, где он поёт материал, и буквально на следующий день предложил пойти работать в нашу команду.

С девушками было сложнее. С одной стороны, я хотел, чтобы Татьяну играла Юлия Дякина, но потом понял, что хочется видеть совсем молодую, неопытную актрису, чтобы сохранить ощущение трепетного первого чувства. Так нашлась блистательная в этой роли Софико Кардава. Мне было очень важно, чтобы наша Татьяна была юна, прекрасно пела и походила на Татьяну, которую придумал Пушкин. Мы с Ириной Апексимовой понимали, что рискуем, отдавая главную роль актрисе без серьёзного театрального опыта. Но вся команда спектакля настолько поддерживала Софико, что роль ей прекрасно удалась.

Моё сердце просто разрывалось, потому что я болел и за Софико, и за Наташу Инькову с точки зрения выбора на номинацию. С Наташей история другая. Она – моя большая педагогическая гордость. Вообще, я не люблю преподавать, но первый и единственный курс, где я серьёзно преподавал, был курс Лики Руллы в ГИТИСе, где и училась Наташа.  Наташа была занята у меня в дипломном спектакле «Дом Бернарды Альбы». После этого я позвал её на кастинг «Стиляг», где в неё влюбились абсолютно все, и мы даже долгое время не понимали, кого она будет играть – Катю или Пользу. И я понимал, что Наташа очень хорошо подходит по возрасту на роль Татьяны в «Онегине», и у неё уже есть опыт – и предложил прийти на кастинг.

Девушки, действительно, очень разные: типажно, тембрально, актёрски, по темпераменту. И это замечательно, потому что с ними получается два абсолютно разных спектакля.

Отличается работа с уже знакомыми артистами от новичков? Те, кто работали с вами ранее, уже, наверное, знают, какие могут быть ожидания, требования.

В целом не отличается. Я работаю очень быстро и чётко ставлю артистам задачи. И тот, кто успевает «ловить» темпоритм работы, остаётся в команде. Кто не понимает, начинает забрасывать ненужными вопросами, проявляет неуверенность или недостаток опыта, с теми мы просто больше не пересекаемся в проектах.

Как всё успевать

У вас невероятный ритм работы – поделитесь напоследок секретом, как вам удаётся ставить проекты в такие «ударные» сроки?

Я стараюсь идти либо по «бродвейской» системе, либо по системе работы в Большом театре, где на репетиции всего восемь недель. Поэтому нужно быть максимально готовым и собранным. Конкретно «Онегин» ставился порядка трёх лет – причём два года и десять месяцев он только придумывался, а потом за два месяца «перенёсся» на артистов. И, конечно же, без команды вообще бы ничего не получилось. Мой постоянный соавтор – хореограф Ирина Кашуба, которая меня идеально понимает с полузвука и, как режиссёр по пластике, всегда может объяснить артистам, почему и откуда появляется то или иное движение.

Мой постоянный партнёр в работе и близкий друг – Дарья Борисова. Язык не поворачивается называть её ассистентом. В некоторых моих проектах она выступает как сорежиссёр, и мне хочется, чтобы она всё больше ставила самостоятельно, уходила во «взрослую жизнь». Я был очень рад её номинации на «Золотую Маску» в прошлом году за мюзикл «Семейка Аддамс» [в тюменском Большом драматическом театре — прим. ред.]. Сейчас у неё вышла прекрасная работа «Цветик-семицветик» в театре РОСТА [бывший Московский областной государственный театр юного зрителя в Царицыно – прим. ред.].

И, конечно, нельзя не упомянуть Анастасию Пугашкину и Екатерину Гутковскую [ассистент сценографа и художник по костюмам – прим. ред.], которые вместе работали над костюмами, а Настя – ещё и над декорациями. Настя – тоже мой постоянный соавтор, я обожаю с ней работать и знаю, что она всегда внимательна к идеям и деталям. Наконец, наш совершенно чудесный художник по свету, Иван Виноградов.

Меня часто зовут ставить спектакли в театры, где есть свои хореографы, художники по свету, и им нужен только я, режиссёр. Но я всегда говорю, что сам по себе, без своей команды, я мало что могу. А вот нашей «могучей кучкой» мы можем творить на сцене настоящие чудеса.