Алексей Ершов и Максим Карнаухов

Как появилось название «Театр. На Вынос»? И почему вы пишите его через пробел?

Алексей Ершов: Когда я решил делать спектакли в городе со случайными людьми у театра еще не было названия. Как-то я зашел к Боре Павловичу, мы пили кофе, в какой-то момент разговор зашёл о фастфуде и Боря сказал, что надо так назвать «Театр навынос».

Максим Карнаухов: Если вопрос о специфики грамматики, то это ошибка.

АЕ: Но мне очень нравится эта ошибка. Мне кажется во всем должна быть какая-та ошибка. Я читал споры в интернете, кто-то доказывает что это правильно, а кто-то говорит: «У них даже в названии ошибка, что вы хотите от них хотите…».

Как вы познакомились и что предшествовало «Театру. На Вынос»?

МК: Мы бывшие одногруппники, учились на одном курсе 

АЛ: Максим очень красиво читал стихотворение при поступлении. Я просто влюбился.

Легко ли соблюдать принцип «total free»: в Петербурге вход на все спектакли «Театра. На вынос» бесплатный?

АЕ: Это часть идеи. Мы и зрители вместе – захватчики города или заброшенного дома. Ты же не платишь за то, что увидел на улице граффити и оно тебе запало в душу.

МК: Бэнкси тоже может продать свою работу музею за большие деньги, но музей – это отдельная история. И мы на фестивале можем сыграть по билетам за деньги, но это скорее исключение. На одном фестивале случилась довольно странная история. Мы показывали «Poe.Tri.» – спектакль променад, и пока мы гуляли к зрителям, которые купили билеты, присоединялись те кто билеты не покупал. Они сами разузнали, где и во сколько начнется спектакль, и пришли. Ничего страшного, но ситуация двусмысленная…

Первые ваши спектакли были практически хеппенингами и не повторялись. «Abuse Opera» и «Poe.Tri.», можно сказать, стали почти репертуарными. Что изменилась с появлением этих спектаклей?

МК: Изначально я задумывался «Poe.Tri.» как цикл. Кто-то задал мне вопрос о том, как сайт-специфик взаимодействует с погодными изменениями. Я подумал, что это интересно, и решил сделать двенадцать спектаклей, показывать их раз в месяц, чтобы самому отследить каким образом погода влияет на действие. Потом этот принцип рассыпался. Стало важнее делать «Poe.Tri.» тогда, когда встречаешь человека, с которым хотелось бы его сделать.

АЕ: С «Abuse Opera» похожая история. Она все время меняется, проходит в разных пространствах, в нее вливаются новые исполнители. У нас целый список под заголовком «Над оперой работали». Композитор, художники, режиссеры и исполнители… – этот список дополняется, значит, работа над оперой продолжается.

МК: Есть разные группы людей в Москве, в Питере и в Ростове. Мы можем приехать в любое место и в зависимости от условий сделать ту или иную версию спектакля. Ростовский спектакль отличался тем, что в нем работали актеры, было больше времени, он проходил в теплом, уютном помещении. «Abuse Opera»  сложно назвать репертуарной вещью, но с другой стороны, она поделила историю «Театра. На вынос» на до и после. Это первая наша глобальная постановка, мы работали над ней больше года. После нее стало сложнее делать быстрые и легкомысленные хеппенинги. 

АЕ: Она нас вырастила.

Рады, что она вас изменила?

МК: Иногда жаль, что ушла легкость. Я скучаю, по тому времени, когда мы находили какое-нибудь место и создавали спектакль за два дня.

АЕ: Мы просто стали меньше гулять вместе. 

МК: И это тоже. То есть, с одной стороны жаль, с другой стороны, много работать интереснее. Больше посеешь, больше вырастет.

То есть вы выбираете место для спектакля во время прогулок?

АЕ: Да. У меня не была идеи ставить «Старик и море». Я шел по городу, перелез через забор и увидел котлован заполненный водой. Оазис в центре города. В голове сразу родилось название.

Решение выбрать завод для показа «Abuse Opera» в Санкт-Петербурге родилось так же?

АЕ: Это был «Красный треугольник», известное место. Там много потрясающих залов. Мы с Максом гуляли по этому апокалиптическому пространству часов пять.

Но спектакль меняется в зависимости от пространства?

МК:  Да. Самый простой пример – показ «Abuse Opera» в парке «Зарядье». Он проходил параллельно с кинофестивалем при большем скоплении народа. В этой ситуации было интересней сделать спектакль неочевидным. Без какой-либо атрибутики. Есть парк, по нему гуляют люди, не сразу понятно, что кто-то из них постоянно стоит на одном месте и что-то делает. Для меня самым важным зрителем в «Зарядье» становился тот зритель, который находил спектакль случайно, смотрел его не сначала и получал впечатление без контекста и полного понимания того, что происходит.

А как насчёт охранников? Ваши спектакли обычно проходят без административных согласований, возникают ли проблемы с властями?

МК: Нет. Это странно, но нет.

АЕ: Даже когда на «Старике и море» лодка проплывала мимо известного в Петербурге здания (Отделение Росгвардии – прим. ред.) никто не обратил внимание.

В основе «Abuse Opera» 15 документальных текстов, все они представляют собой ответы на вопрос «За что в России бьют?». Вы задавали этот вопрос друзьям или незнакомым людям?

МК: Сначала мы договорились пойти в разные места и проверить, кто насобирает больше историй. Подходили к людям прямо на улице. Удивительно, но они достаточно легко отвечали.

АЕ: Одна часть историй пришла анонимно на почту и в социальные сети, другая от друзей. Некоторые люди выходил на связь по скайпу. Начинаться общение могло так: «Когда-то я бил людей, а сейчас я синоптик». Кажется, мы просто правильно нашли вопрос: «За что в России бьют?». Он вызвал живую реакцию и желание поделиться.

МК: «Abuse Opera» должна была так и называться «За что в России бьют?», но мы хотели получить на нее деньги от министерства и подумали, что с таким названием нам их вряд ли дадут.

Вы сразу планировали структурировать материал в музыкальной форме? 

АЕ: Да.

МК: Нет.

АЕ: Вспомни, мы шли с тобой по Москве, когда решили сделать оперу.

МК: Сделать оперу по уже собранному материалу о насилии. Мы хотели поработать с важной темой и сначала собирались ставить серьёзный документальный спектакль, чтобы зрители рыдали. Потом решили подать материал с иронией и музыкой, а уже после родилась мысль об опере.

В чем заключалась задача композитора?

МК: Здесь для нас Кирилл стал проводником.

АЕ: Кирилл сразу сказал: я ничего не буду писать, я хочу организовать текст во времени, создать паузы, придумать правила. Уже в ходе репетиций появилась идея не исполнять текст последовательно, а выделять в монологах части речи.

Гендерный перевес на «Abuse Opera» в пользу девушек-преформеров, это случайность?

АЕ: Парням надо зарабатывать деньги.

МК: На самом деле бывает по-разному. В Ростове пришло равное количество девушек и парней, и, чтобы максимально отстранится от текста, мы поменяли для них гендерные роли. А в Питере мне захотелось сделать разговор о насилии женскими голосами.

«Abuse Opera» – это личный материал?  

АЕ: Да, для меня работа над «Abuse Opera» – отчасти самоанализ. Несколько раз в своей жизни я чудом избежал насилия. Истории грустные и забавные. Например, меня попросили снять спартаковский шарф, угрожая ножом, я снял, убрал его и больше никогда не носил.

МК: Я вырос в Ижевске, и в моем окружении были совсем другие представления о норме. Во дворе, среди пацанов насилие не становится темой для обсуждения, потому что мы просто в этом растем и привыкаем к нему как к чему-то обыденному. Через вечер слышишь свист в спину, и лучше не оборачиваться. Сейчас я вспоминал вещи, которые когда-то мне казались нормой. Однажды мне подарили широкие камуфляжные штаны, я вышел во двор и знакомый сказал: «Чего ты такие штаны надел? Сегодня же день рождение Гитлера». Тогда я согласился, что это резонное соображение. Теперь совсем не понимаю, как это было связано и почему тогда меня это не смутило. Почему мы живем в таком мире, где могут потребовать снять шарфик Спартака? Для меня спектакль дорог тем, что благодаря ему я осознал насилие как не-норму.

Как вырегулировали меру насилия, о которой рассказываете?

МК: Внутри многих тестов вошедших в «Abuse Opera» есть оправдание насилию. Потому что оно заложено в нашей культуре. Это самые поражающие истории. Мой любимый текст про улитку. Девушка пишет: «Я дралась один раз, в четыре года. Девочка Соня стала отрывать улитке глаза, и я ударила ее головой о качельку. Меня потом наказали, но я до сих пор не жалею об этом». И заканчивает свой рассказ так: «Я  много раз видела как полицейские бьют не вооружённых людей, но это не интересно, это все видели». Правда, потрясающе. Человеку кажется, что когда всех бьют, это не интересно. Мы намерено отказывались от жестких текстов в пользу таких историй, которые говорят о взгляде на тему в общем.

АЕ: Очень любопытно, что некоторые зрители в Ростове и некоторые критики в Санкт-Петербурге спрашивали, где жестяк.

МК: Даже мне, терпеливому человеку, сложно было выдержать, когда на обсуждении спектакля в Ростове зрительница сказала: «Мне как-то не хватило». А чего вам не хватило? Описанного насилия?

Я слышала, что вы собирались показать «Abuse Opera» в Германии.

АЕ: Сейчас ведутся переговоры. Некоторые тексты уже переведены. Мы хотим отвезти спектакль в Германию, Польшу и другие страны, где побывал «совок».

МК: Мне наоборот было бы интересней отвезти ее в самую благополучную страну.

А как думаете зрителем в другой стране «Abuse Opera» будет казаться  сугубо русской историей или ее контекст универсален?

МК: Я бы вез ее как русскую историю.

АЕ: А я – как произведение искусства, работающее независимо от места.

Как возникла идея «Poe.Tri.», спектакля-прогулки в компании с поэтами?

МК: Я очень люблю современную поэзию, но мне не нравится то, как с ней обращаются в театре и на поэтических вечерах. Поэзия для меня городской жанр. Мне хотелось пройтись с поэтом по загаженному двору, где на стене можно встретить строчки из его стихов, выпить с ним в рюмочной водки и посмотреть на город его глазами. По сути, проект мог бы существовать и без поэта, просто с человеком. Потому что у каждого есть свои привычки и желания, складывающиеся в маршруты. И эти маршруты способны рассказать о человеке. Главное в «Poe.Tri.» – это город, который зрители увидят под определённым углом. Есть такое англоязычное вырождение «walk in my shoes», в русском языке самый близкий аналог – «побудь в моей шкуре». Мне хотелось передать насыщенное чувство через того, кто в этом городе не только живет, но и пишет, гуляет, нашептывая стихи, и записывает их на ходу.

А как вы находите героев для «Poe.Tri.»?

АЕ: У нас был потрясающий первый спектакль c Димой Воденниковым.

МК: Так получилось, и это важно: Воденниковым практически ничего не надо было выдумывать. Для него придуманная нами форма оказалась абсолютно органичной. Он ходит по городу пешком, фотографирует надписи на стенах. По большому счету мы простроили и упорядочили то, что у него происходит стихийно и спонтанно.

АЕ: У нас не возникает проблемы с новыми героям, это очень интересный опыт для самих поэтов. Они сами находят нас.

Должны ли вам нравится стихи поэта с которым вы работаете?

МК: Необязательно. Самое главное, чтобы человек сам считал себя поэтом.