О птицах и людях
Почему вы решили сделать спектакль именно про птиц? Бёрдвотчинг во время пандемии подсказал тему?
Лёша Лобанов (Л. Л.) История появления этой затеи довольно долгая. Первая заявка у нас была 5-7 лет назад, ещё до пандемии. Мы хотели исследовать, как разрушается железная граница между человеком как «венцом творения» и остальным миром. Тут есть важный момент: в жанре «рассказы о животных» и особенно в сказках звери и птицы обычно выступают как замена человеку, то есть на самом деле рассказываются истории про людей. Здесь мы приняли решение, что птицы не метафора, а правда птицы. Почему птицы? Это животный мир городов. Собак и кошек меньше, а птицы окружают нас повсеместно. Курица вообще основа питания современного человека.
От первоначальной задумки в спектакле остался мотив «птицеанства»: мы придумывали что-то вроде религии. Тогда это носило радостный характер, а здесь стало панихидой по видам, так или иначе исчезнувшим при участии человека. Их оказалось неожиданно много, не только дронт, про которого все знают.
Спектакль изменил ваше отношение к пернатым?
Александра Мун (А. М.) Изменил. Лёша давно увлекается орнитологией, а я всегда в последний момент погружаюсь в материал, над которым мы работаем, и открываю для себя много интересного. Я поняла, что в городе в основной зоне видимости нас окружают птицы. Можно назвать их сообщество цивилизацией: это высокоорганизованные существа, у них есть сигнальная система — ну, по крайней мере, то, что человек может наблюдать, — и они приспосабливаются. У птиц много общего с человеком, невозможно установить иерархию, кто лучше и достойнее. Эта планета им тоже принадлежит по праву.
Л. Л. Когда мы исследовали тему, выяснили, что был такой серый попугай жако по имени Алекс. Американская исследовательница Ирэн Пепперберг учила его языку и в процессе поняла, что птица не просто повторяет слова, а понимает многие вещи. Им удалось установить контакт. Ещё есть новокаледонские вороны, которые используют орудия. Если человек по каким-то причинам вымрет или люди уничтожат друг друга, следующая цивилизация, скорее всего, разовьётся из птиц. Вот из дельфинов вряд ли получится, они не могут делать ничего материального, потому что у них нет рук, а плавниками неудобно. А у птиц есть клюв!
А. М. У человека есть руки, и что мы? Рукотворные объекты эту планету однажды к чертям…
Л. Л. У нас разные мнения.
А. М. Ты оптимистичен.
(Смеются.)
Для вас люди и птицы похожи?
Л. Л. В известной книге Конрада Лоренца («Год серого гуся» — прим. ред.) написано, что отношения в стае гусей напоминают человеческие со всеми их иерархиями. Правда, в спектакле этого особо нет, потому что вышло за рамки.
А. М. Каждый из наших видов обладает определённой способностью к разрушению и видоизменению среды, но человек оставил больше следов на Земле, и в этом одно из немногих наших различий.
О командных ролях и поиске формы
«Театр взаимных действий» — горизонтальный проект. Как в нём всё устроено и что делали именно вы при создании «Университета птиц»?
А. М. Тут стоит отметить, что мы не самые главные ребята. В нашей команде есть ещё Ксения Перетрухина и Шифра Каждан, они известные художники современного искусства и театра. При создании этого спектакля с нами также работали композиторы Алексей Наджаров и Алексей Сюмак и музыканты-перформерки Наталья Соколовская и Ольга Власова. Конкретно я продюсировала спектакль: моя задача была экономить деньги и выстраивать коммуникацию всех участников процесса. Всё начиналось с небольшого гранта Союза театральных деятелей, потом нас поддержал фестиваль «Брусфест», а «Территория» вступила с нами в копродукцию. Мне нужно было найти репетиционное помещение и за короткий срок выпустить спектакль, то есть следить за производством. Интеллектуально я тоже вкладывалась в идею: обычно мы распределяемся и исследуем тему.
Л. Л. Как сказала Саша, у нас есть период обсуждений и придумывания. Потом мы в какой-то момент разделяем работу на части и делаем каждый своё, в зависимости от того, кто что лучше умеет. Я по образованию художник театра кукол, поэтому вещи, которые делаются руками, — это ко мне. Шифра имеет бэкграунд арт-директора в рекламе, а также часто работает с видео в своих художественных проектах, поэтому на ней всякие мультимедийные вещи. Инсталляция, перформанс — это Ксения. Но это я сейчас огрубляю. Здесь мы ещё сотрудничали с музыкантами: то, что происходит в пространстве, во многом подчинено структуре музыки.
Кстати, как появилась идея работать с музыкой?
Л. Л. Для меня это было совершенно неожиданно: предыдущие проекты мы делали в логике предметного театра, а здесь вдруг выяснилось, что есть очень мощная музыкальная логика, которая движет действие вперёд. Она, можно сказать, всё себе подчиняет.
А. М. Мы долго искали форму: пытались засунуть человека в гнездо, в клетку, приделать ему клюв, подключить разную машинерию и лебёдки, чтобы запустить кого-нибудь полетать в галерее Боярских палат… Но дело не шло, и именно тогда мы решили скооперироваться с музыкантами. Нам это очень помогло, потому что птицы, звук и музыка — вещи, которые сочетаются.
Л. Л. Не помню, кто и где это прочитал, но мы узнали, что часть мозга человека, отвечающая за речь, и часть мозга птиц, отвечающая за вокализацию, похоже устроены. Из-за этого мы поняли, что нужно работать с музыкантами и избегать вербальных приёмов, потому что звук сближает человека с птицами и может помочь нам разрушить границу. То, что сделал Сюмак, мы называем воробьиной оперой, это оратория. Но не будем углубляться: Саша хотя бы в музыкальной школе училась, а я в этом вообще ничего не понимаю. (Смеётся.)
А. М. Вот такие мы достались в горизонтальное сотрудничество нашим дорогим музыкантам, которые все с консерваторским образованием. Мы им что-то говорили, и они отвечали: «Понятно, сделаем вот так». У Наджарова тогда был сильный ковид — он писал нам музыку, когда немножко выходил из ослабленного состояния, а Алексей (Сюмак — прим. ред.) вообще случайно присоединился к проекту: зашёл проведать своих друзей и остался. На проекте случались моменты чистого, не утилитарного творчества, и это, кажется, пошло ему на пользу.
Вы стремились к невербальным элементам, но в спектакле много письменного текста. Почему вы всё-таки решили его использовать, особенно на уроке птичьего языка?
Л. Л. Помню, как Ксения Перетрухина мечтала усадить зрителей за парты. Одна из основных мыслей спектакля — что нам надо ещё чуть-чуть поучиться, а люди в первую очередь воспринимают текстовый нарратив.
А. М. Мы расположились в научно-популярном жанре, в основе которого лежит текст. У нашего нарратива просветительский характер: нам важно было донести всю эту информацию, поэтому мы попытались упихать всё, что хотели сказать, в надписи и титры. У птиц свой язык — территориальные сигналы, сигналы о еде, призыв, а мы не придумали ничего, кроме слов, чтобы сообщать информацию. Слова — это наша сигнальная система, наш голос. В спектакле он звучит вторым, но всё-таки звучит.
О настоящем и будущем
Как вам, создателям «Университета», кажется: человек и птица чему-то могут научиться вместе?
А. М. У человека в принципе колониальный подход ко всем видам: мы берём у мечехвостов кровь, чтобы проверять стерильность медицинских препаратов, и уничтожаем по 20 миллионов кур в месяц, чтобы питаться… Чтобы мы друг у друга учились, нужна жизненная необходимость, а пока что нам не приходится приспосабливаться к птицам — это птицам приходится приспосабливаться к нам. Есть такой образ: Франциск Ассизский беседовал с птицами. Это он их пытался чему-то научить, проповедовал, а не наоборот. Тут хочется передать привет Севе Лисовскому и его замечательному спектаклю «Что ответили птицы Франциску Ассизскому?».
Л. Л. Кто-то говорил, что пение соловьёв произвело очень большое влияние на музыку. У Рамо, композитора эпохи барокко, есть «Перекликание птиц». Это конкретный момент, чему люди научились у птиц: музыке.
«Университет птиц» создавался в первый пандемийный год, 2020. Произошли ли со спектаклем какие-то изменения сейчас?
А. М. Это иммерсивный спектакль, в нём есть интерактив со зрителями — например, в финале можно полетать на крыльях. На предыдущем показе (8 апреля 2022 — прим. ред.) зрители стали передавать крылья друг другу. До этого их брали из рук перформерок и возвращали обратно, а тут стали друг с другом взаимодействовать. Мы сами ведём спектакль, поэтому видели, как это произошло.
Если говорить в целом, то спектакль через какое-то время после создания настраивается: по ритму, по взаимодействию со зрителем. Мы видим изменения даже по отношению к реальности. Это комплимент себе, но «Университет птиц» воздействует эмоционально тонко — видно, с каким настроением выходят зрители, да и мы сами. В последнее время появилось трагическое звучание.
Л. Л. Конечно, важно, что это спектакль мирного времени. В один из первых дней после 24 февраля я видел подпись под видео, что обстрелы распугали птиц. Тогда меня поразил этот комментарий, но сейчас уже, кажется, не до того. Когда происходят такие вещи, у людей загрубляется восприятие, и на испуганных птиц перестают обращать внимание.
А. М. Да, по масштабу наш спектакль сейчас стал, скорее, развлечением для детей. Не могу сказать, что он достаточно резонирует с происходящим. В нём слишком много утешающего, он сразу сообщает людям: «Всё хорошо». Интонация успокаивает, но это иллюзорное, ложное чувство.
Как думаете, что бы птицы сейчас могли сказать людям?
А. М. Мы можем только слушать и интерпретировать. Вчера были в Свиблово, утки так орали!
Л. Л. Это у них сейчас выбор места для гнездования, как раз поздняя весна.
А. М. Вообще птицы во что бы то ни стало показывают торжество жизни. Но это помимо нас происходит, не к нам обращено. Вообще людям бы друг друга послушать внимательно. Или, не знаю, всем вместе сесть и послушать птиц — что-то нужно, чтобы это всё заканчивалось, а то очень тяжело.