Образы и манеры героев спектакля «Мойры Петроградского района» легко читаемы, ассоциативны. Расскажите, как проходили «поиски«? Участвовали в создании кукол?
Так как куклы сделаны из перчаток и папье-маше, что-то я делала сама, что-то делали мастерские. Расписывала формы и делала прически я. Мне хотелось, чтобы по этим перчаткам можно было сказать, что это за герой. Если бы у этой перчатки лица не было, можно было бы понять, что это богатый человек – дорогая лайковая перчатка; девушка – тонкая вязаная; рабочий – оранжевая. Думаю, что это действительно считывается и самое главное, что мы бы и в жизни это считали: если бы вам показали и спросили кто это, вы бы смогли легко определить.
Как пришла идея сделать «перевертыши»? Почему не стандартные перчаточные куклы?
Честно говоря, хотелось, чтобы с расстояния они были чуть больше похожи на человека. У стандартной перчаточной куклы есть очень большая история, а такие нетрадиционные куклы как в спектакле – это другое правило игры, подходят именно для современной пьесы.
Про современную пьесу: как работалось с пьесой Константина Федорова?
Это была волшебная история. Когда я начала делать постановку «Мойр», я поняла: как здорово, что у пьесы такой современный автор, нелинейная структура. Все время было ощущение, что это не сценарий пьесы, а сценарий фильма. Потому что всё четко сформулировано: место действия – «кафе», действие – «они идут по улице». Я думаю, по музыке и другим особенностям понятно, что мы хотели быть ближе к кино, кино про Петербург. Дома, которые представлены на сцене – реальные дома, я их смотрела при помощи Google Maps, и самое главное, я примерно понимаю, как герои передвигаются.
Вы часто работаете как режиссер и как художник. Почему?
Я думаю, что для современного человека правильно сочетать в себе и режиссера, и художника. Мне очень нравятся западные примеры: режиссер и композитор, режиссер и художник, то есть когда все неразрывно. Есть, например, АХЕ, они монолит. То что я два в одном, с одной стороны, минус, поскольку нет другого взгляда. Но я эту особенность восполняю тем, что работаю или с композитором, или с видео-художником, или с современным драматургом, то есть второй человек есть, только на другой функции. У меня были мысли в какой-то момент, что теперь точно нужно быть художником и двигаться в этом направлении, но потом я поняла, что это было бы неправдой. Например, даже в спектакле непонятно: вот эти перчатки – это режиссерская идея или идея художника? Особенно это тесно связно в куклах, потому что в драме на большой сцене художник не всегда сильно влияет на происходящее. Не зря в куклах есть классные тандемы, например, Яна Тумина и Кира Камалидинова, Борис Константинов и Виктор Антонов.
Ваш музыкально—анимационный спектакль «Я озвучиваю мультик» попал в «Детский Weekend» Фестиваля. Расскажите, с чего начинались работа? Что играет более значимую роль — музыка или анимация?
Несколько лет назад был спектакль на малой сцене театра Сац, который назывался «Кухонный концерт». Там мы впервые попробовали играть на обычных бытовых предметах как на музыкальных инструментах. Потом его показали в Филармонии-2 и Филаромния-2 попросила сделать что-то свое. Тогда мы сделали спектакль «Музыка шагов», он про то, что мальчик Петя переживал разные времена года, оказывался в разных ситуациях и все что он слышал, складывалось для него в музыку. Логическим продолжением этого спектакля стал спектакль «Я озвучиваю мультик», где мальчик Петя, про которого бабушка и папа спорят (папа говорит, что его назвали в честь Петра I, а бабушка — в честь композитора Петра Ильича Чайковского) идет по Петербургу и все что он видит, складывается для него в музыку, кроме того, там еще есть специфика города: он идет по Невскому, проходит мимо Пышечной. Интересно, что есть один прием, который развивается. В спектакле не превалирует мультфильм над музыкой или наоборот, это симбиоз. Мультик специально делали в стилистике перекладной анимации, такой немного «дерзкой», чтобы мы не были в одном поле с Pixar, а были с тем, что ребенок после спектакля может взять лист бумаги и нарисовать. Идеальная реакция на этот спектакль, когда ребенок приходит домой и начинает играть на кастрюлях и сковородках.
Вы также работаете и в драматическом театре. Например, были номинации на Премию в 2015 году: «Лучшая работа художника» и «Лучший спектакль—эксперимент» за спектакль «Камера обскура» в Александринском театре. Сложно было работать с еще двумя соавторами?
Нет, это было очень хорошо, интересно. У нас потом был проект, где было четыре соавтора! Это как раз про роль художника, потому что из трех соавторов было два художника – я и Лёша Лобанов и один режиссер – Вера Попова, но при этом спектакль сочинялся коллективно. Я и Леша были еще на сцене, это был абсолютный симбиоз трех людей.
Сейчас вы стали больше времени уделять детскому театру. Почему?
Я – «девочка-отличница». С каким заказом ко мне приходят, тот заказ я и выполняю. Начали мы делать спектакль «Камера обскура» – отлично, выполняем. Был спектакль-квест по Удельной – прекрасно, выполняем. Интерактивный спектакль для детей от года – тоже, и так далее. Поскольку мне интересно довольно много вещей, в каждом из этих направлений я нахожу для себя что-то новое и делаю это максимально искренне. Сейчас я занимаюсь именно этим типом театра, потому что на него поступают запросы. Также, чем больше ты делаешь спектаклей, тем больше спрос. Честно говоря, мне уже самой было бы интересно куда-то идти дальше. Сейчас я послала несколько заявок на спектакли для подростков (12+).
А что для вас сложнее – драма или куклы?
«Короткое стихотворение написать так же сложно, как и длинную поэму». Я уверена, что есть понятие «хороший спектакль». Все равно где он: в драме, в куклах, для годовалых детей или для подростков. Я уверена, что хороший спектакль не зависит от размера сцены, они просто разные.
В одном из интервью вы говорите: «Я надеюсь, что в театр придут люди из различных профессий, мечтаю о режиссёре-айтишнике». Что это значит, как и в какую сторону поменяется театр?
Наш театральный процесс устроен так, что долгое время он был довольно замкнут. Человек мог стать режиссёром, только если он закончил режиссёрское отделение. Я понимаю, что театр на Западе другой, потому что там могут ставить спектакли драматурги, хореографы, композиторы, журналисты, например, Штефан Кэги. Понятно, что Штефан делает другой театр, потому что он журналист, потому что у него другой бэкграунд. Если бы он был искусствоведом, айтишником, он бы ставил что-то иное. Твоя предыдущая профессия, в которой ты прожил много времени, накладывает очень сильный отпечаток на твой язык. И это классно. Я думаю, как только у нас сломается этот лёд, и люди из нетеатральных профессий смогут самореализовываться, то появится что-то безумно новое.
Будем надеяться, что это произойдет в скором времени.
Уже сейчас лед тронулся. Например, Михаил Зыгарь сделал аудиоспектакль-прогулку «1000 шагов с Кириллом Серебренниковым». Круто, что это делает именно журналист.