О завершении
Вы работаете с Анной Щеклеиной уже более 10 лет. Вы уже, наверное, срослись как два автора в своём дуэте [компания Zonk’a — прим. ред.]. Как у вас происходит творческий процесс и как вы создавали «Премьеру»?
Мы с Аней сотрудничаем с 2010 года, начали создавать студенческие работы еще в 2007 году на третьем курсе. Мы всегда обсуждаем все фантазии и мысли вместе, накидываем идеи. В процессе возникают новые возможности, и мы находим согласие. Самое классное — это диалог, даже, несмотря на иногда возникающие конфликты. Мы находили выход из всех и каждой тупиковой ситуации.
«Премьера» — наш последний дуэтный спектакль. В какой-то момент мы действительно слились как пара и как творческая единица и потом поняли, что у каждого есть свои амбиции на профессиональную и личную жизнь. Поэтому мы решили завершить историю дуэта Zonk’a особым способом, поставив символический спектакль-«обряд».
То есть для вас это личная история, обозначающая точку?
Да, это в каком-то смысле ритуал нашего расставания. Мы хотели подвести итоги отношений и самих себя. В конце спектакля мы кланяемся друг другу, богам, земле, сцене, зрителям — это благодарность всем и всему за то, что происходило с нами в течение 12 лет совместной жизни.
Сделать этот спектакль для фестиваля «Диверсия» — моя идея. «Премьера» — потому что каждый из нас презентует нового себя отдельно. Я нашёл идею для монологов, понимая, что с нами происходит, мы сильно поменялись с того времени как выпустили предыдущий спектакль «Эссенция», и решили показать наши обновления. И, как обычно в процессе постановки, мы отдались процессу импровизации — там мы находили какие-то формы, из них создавали структуру. В «Премьере» есть и идея провала. То, что мы расстаёмся и «Zonk’a» не развивается как компания — это в частности и есть наш провал. Мы не смогли развить компанию, сделать её больше, мы не смогли стать семьёй.
Как спектакль меняется от показа к показу?
Структура остаётся, но содержание немного меняется — мы себе позволяем быть другими в каждом новом спектакле. Например, в части, где должен быть мой суперуспешный танец, осенью я станцевал его нервно и натянуто, немного не справился со страхом. И во многих других моментах есть чувственная подвижность. Во время части провала иногда мы его уже не чувствуем, он кажется смешным, а иногда находим аналогии с другими жизненными ситуациями и актуальность этого фрагмента снова на пике. Каждый раз перед показом мы обсуждаем, как именно проживать каждую часть спектакля.
Об иронии и настоящем апгрейде
В ваших постановках часто встречается юмор, что нечасто есть в современном танце. В начале у вас стёб над современной гонкой за обновлениями, и над тем, как это отражается на человеке — каждый тоже хочет постоянно развиваться и обновляться.
Да, вы правильно нашли этот контекст. Форма — я крутой. Мы настолько привыкаем обновлять всё каждый год, что хочется и отношения обновлять, и себя. Это немного странно, странная гонка.
Я люблю делать постановки с иронией, юмором. Трагикомедии. В начале «Премьеры» есть монолог, где много сарказма. Презентация нового человека в форме презентации нового телефона. Больше всего в этой части меня поражает, как мне как русскому человеку не дано написать такой текст от души, а только скопировать у американцев. В душе у меня и многих других столько угрызений совести, что сложно родить такого рода текст без иронии и в полном чувстве уверенности и превосходства. У меня как у русского человека много скромности, стыда, страха, боли, трагедии внутри. Извиняюсь, что обобщаю свои чувства со всеми, но я делаю это исходя из наблюдений за многими людьми разных поколений, с которыми я работал в разных городах нашей страны. Скрытые греховности и теневые состояния очень сильные. Они, в том числе, не дают написать нам такого рода тексты о себе. «Мой спектакль настолько крутой, что вы просто не сможете устоять». В русском сознании сказать такое о себе считается дурным тоном и из-за этого это труднодостижимо. Одна из идей спектакля — перестать постоянно, копировать и найти откровения, открытия внутри себя, своё идеальное состояние и создать свой путь.
Потом вы цитируете Евангелие и говорите о трактовке Льва Толстого. Ваша мысль — что необходимо себя не обновлять, а переоткрывать. То есть заново открыть себя для себя и только потом для мира. По-вашему, это и есть настоящий апгрейд?
Да, в шутку я это называю «каминг-аутом», выходом из шкафа. И дело совсем не в сексуальной ориентации как многие считают, дело в простом откровении перед самим собой. Танец – мой способ проявления. Одинаково важно и увидеть что-то внутри себя и открыть это окружающим людям, например, сказать «я много вру» самому себе – недостаточно, это не даст никакого результата. Важно озвучить это одному или нескольким друзьям. Это своего рода покаяние. Так проявляется наше «Я» и мы становимся собой. В России многие действуют в тени, «теневые» схемы бизнеса, «теневые» деньги, теневые чувства, у многих большие страхи проявляться. Например, Иисус и Толстой просто проявлялись в своих мыслях, думах и текстах. Им было неважно кто и как их осудит.
Давно я смотрел лекцию Паолы Волковой культуролога, она говорил о различии между католичеством и православием. В католичестве принято не скрывать свои грехи, поэтому в европейском искусстве много сюжетов о грехе. Потому что суть человеческая греховна, и найти свою духовную чистоту и есть жизненный путь каждого в отдельности. А в православии грехи скрываются, поэтому условно в православном искусстве изображаются только святые, которые делают только «хорошее». Но это самообман. Из-за общего страха проявляться мы скрываем иногда и лучшие части самих себя. Поэтому в нашей культуре люди испытывают трудности в проявлении себя до конца, до максимума. Извините за простые и односложные образы, я всего лишь упрощаю смыслы, чтобы было легче ими поделиться с читателями.
О самоцензуре и залезании «под кожу»
В ваших постановках, в том числе и этой, затрагиваются остросоциальные проблемы. Насколько у вас работает внутренняя цензура? И как вы себя ограничиваете или не ограничиваете?
Она работает, и адекватно работает. Всегда оцениваю соответствие созданного продукта запросу. Детский спектакль для Ельцин-центра [Екатеринбург — прим. ред.] я делаю для детей и обязательно оставляю какие-то смыслы и для взрослых. А в «Свободе статуе» [спектакль для вечера «Провинциальных танцев», Екатеринбург — прим. ред.] мы с Аней позволили себе многое, как в самобытном творческом продукте без рамок и при этом задели острые вопросы действительности. Мы хотели сделать максимально объёмное высказывание, там были и болезненные вещи для общества. Мы попытались поговорить об актуальных смыслах.
Когда мы делали «Премьеру», цели кого-то оскорблять или провоцировать не было. При этом, например, я хотел высказать свое мнение на тему веры, я на него имею право. Мы любим копаться, залезать под кожу в поисках каких-то ответов на вопросы, но это не провокация, а откровенные рассуждения.
В нашей реальности много несовместимых и несочетаемых вещей. Есть святые земли и места, параллельно где-то идут боевые действия, есть секс, есть рождение и смерть, добро и зло. Всё это происходит одновременно, во всём мире и так было всегда. В течение одного только дня человек может пережить много всего оппозиционного по своей сути, это и есть мир. Мир абсурден. И меня удивляют зрители или критики, которые видят абсурдность на сцене или говорят о сочетании несочетаемого. Наши или другие спектакли современного танца всего лишь иногда повторяют абсурдность окружающего нас мира.
Мы ставили спектакль «Троица», вдохновляясь иконой Андрея Рублева. Там танцуют три женщины. Рублев первый в истории православного искусства изобразил трёх путников-мужей без бород, и они получились более женоподобными и ангелоподобными. Тогда, в прошлом, он уже поступил как современный художник — сделал образ более абстрактным. Сначала это вызвало недовольство, но потом его икона стала шедевром мирового искусства. И он тогда тоже не пытался провоцировать кого-то, а просто искал свой уникальный художественный замысел. И сегодня некоторые зрители не понимают, что есть художники, которые идут на провокацию, как на некоторый акт, а есть те, кто просто ищут ответы на важные экзистенциальные вопросы в своем творчестве.
О благодарности и коронавирусе
Конец спектакля похож и на детство, и на Адама с Евой в раю. Как вы интерпретируете эту сцену? Или вы оставляете это на откуп зрителю?
Это наш с Аней способ создавать работы. В каждую картину нашего спектакля мы вкладываем несколько слоёв смыслов. Мы проговариваем с Аней первый базовый слой смысла, потом второй, третий и так дальше идём в глубину. Часть смыслов действий остается на откуп зрителям. Мы знаем, что сначала они это почувствуют, потом это, а потом уже не знаем что. Мне нравится, что в наших спектаклях у нас получается открывать этот портал в фантазии. Я очень радуюсь этому.
Почему эта постановка должна быть сделана именно сегодня?
Потому что у нас с Аней такой этап. Мы много ставим о себе. Тема самокопания актуальна и из-за коронавируса. Все запечатались дома, начали копаться в себе, кто-то расставался, кто-то встречался, кто-то начинал строить новую и лучшую жизнь и так далее.
Каждый год производители гаджетов презентуют новые устройства. Так и в саморазвитии важно уметь меняться и презентовать себя нового. К изменениям важно приходить из состояния выбора.